Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №12 за 1979 год Страница 4

Чайки с криками разлетелись от нашего судна в стороны, а бот, не обращая на патруль внимания, уходил. Но услышав снова гудки и, видимо, поняв, что «Берилл» не отстанет и пойдет вслед за ним в Посьет, свернул и направился к нам навстречу. Парфёнов переключил телеграф на «Стоп».

Небольшое суденышко с бортовым номером «МБ-301» зашло к нам с кормы и встало лагом к «Бериллу». Люди с двух сторон некоторое время разглядывали друг друга.

На чистой, добела выскобленной палубе стояли в выжидающей позе несколько человек, а на крыше трюма торчал худой длинный белобрысый парень в мокром еще, наполовину скатанном у пояса черно-желтом гидрокостюме... У его ног валялись ласты, акваланг, шланги, грузики... Первым нарушил молчание Татаринов.

— Документы на право работы есть? — обратился он ко всем.

Никто ему не ответил.

— Ладно, — прохрипел он. Чувствовалось, что Виктор Иванович волнуется. — Кто старший?

— Я, — сказал небольшого росточка мужик в хромовых вычищенных сапогах. Его маленькие глаза забегали. Он сделал шаг к нашему борту.

— Прошу документы!

— Нету у меня их.

Татаринов перелез на палубу бота и велел то же самое сделать Игорю Сажину.

Но пока они перелезали через борт, мужичок, объявивший себя старшиной, скрылся во внутренних помещениях бота. Татаринов подошел к аквалангисту, с которого все еще стекала вода на палубу.

— Ну как? Хорошо ловится гребешок?

— Мы, — нервно заявил парень, — готовили к постановке коллекторы...

— Не вижу документов. Если вы занимались законным делом, то, во-первых, почему вы ныряли, и притом у самого берега, во-вторых, стали убегать...

— А в-третьих? — сострил один из мужиков.

— В-третьих, вы браконьеры, — жестко ответил Татаринов и сел на крышку трюма. Он открыл полевую сумку, извлек оттуда чистые бланки и сказал:

— Будем составлять акт.

Татаринов опрашивал парня, записывал. Мужички же пытались острить, шутить.

— Позовите вашего старшину, — попросил Татаринов одного из них.

Когда тот вышел на палубу, Виктор Иванович взял у него паспорт, данные занес в акт и попросил расписаться.

Бот отошел. Люди в нем даже не оглянулись...

Спустив катер, Татаринов предложил, прежде чем высадиться на остров, обойти его. Вскоре, обогнув Северную бухту, мы оказались у подножия обрывистых скал. Сажин сидел за рулем и выжимал из мотора «Прогресса» все, что можно: здесь, у гряды надводных камней, накат волны был сильным и опасным, а скорость катера позволяла пройти этот участок на самом гребне. В кипящих водоворотах виднелись подводные рифы. Виктор Иванович все время просил держаться поодаль, сам же рассматривал склоны, трещины и, находя среди сотен и сотен чаек то черного баклана с красными лапами, то серую цаплю, показывал Кате, которая, прижав к коленям полевую тетрадку, увертывалась от холодных брызг, пыталась увидеть птицу, записать ее... Шапки серых берегов, окропленные точечками чаек, казались усеянными белыми цветами. А ближе, над бурунами, плыл в воздухе разноголосый крик птиц, взволнованных то ли шумом мотора, то ли грохотом раскалывающихся волн. Изредка на самой верхотуре, на пути всех ветров, показывалась одинокая могильная сосна — длинный голый ствол и плоская шапка зелени...

Когда вышли, наконец, к тихой воде, у самого берега вдруг наткнулись на белые буйки. Поначалу ребята решили, что от этих поплавков на капроновых концах в глубину идут коллекторы для сбора личинок. Но, оставляя за кормой последний буй, Татаринов вдруг попросил развернуть катер. Заглушив мотор, мы оказались у буя. Виктор Иванович поднял его, и мы увидели, что от поплавка тянется лишь голый капроновый конец. Подошли к другому — то же самое. Буй на каменном якоре, и никакого коллектора.

— Но, возможно, они так отметили места постановки коллекторов, — вслух размышлял Татаринов. — Тогда гидрокостюм им не понадобился бы... Скорее всего они ныряли за гребешками. Иначе чего им было при виде нас драпать? Значит, браконьерничали. А буи всего лишь отметка для ныряльщиков...

Все еще рассуждая об этом, мы вышли на берег, на чистый кварцевый песок. Стоило поднять голову, сразу же в глаза ударила буйная растительность: кусты шиповника, багульника, красными пятнами в поле высоких трав прошлогодней полыни, взбиравшейся на крутой склон... Катя сразу ушла вперед, мы же с Татариновым — Игорь остался у катера — сначала двинулись по ее следу, а потом — вдоль ручья меж рощ низких, корявых деревьев с густой разбросанной кроной. Виноградная лоза толщиной с крепкий канат тянулась по сырой зелени, исчезала в густых зарослях и снова выходила к ручью... Остановишься, осмотришься: высокогорный ясень, ольха, а еще выше по соседнему склону ползут хвойные деревья... И вдруг неожиданно — целая поляна папоротника или «страусовых» перьев.

Татаринов вел на ближнюю скалу уже через камыши и упругие кустики, больно бьющие по телу. Кажется, после недавних передряг здесь, на острове, напряжение Татаринова отпустило. На голой выветренной скале он остановился.

— Ничего не видите? — спросил Виктор Иванович.

Перед нами расстилался свинцовый залив, и там, примерно в миле от нас, стоял белеющий, как парус, «Берилл», вокруг него кружилось множество чаек.

— Посмотрите под ноги...

В трещинах окал лежали крупные яйца зелено-землистого цвета с бурыми пятнами.

— Надо вертаться, — вдруг заторопился Татаринов. — Ветер усиливается. — Он глянул на соседний выступ скалы и несколько раз громко позвал студентку. — Пошли... — сказал он мне. — Жаль, не пришлось походить.

Внизу Игорь показал нам неполную свежую пачку «Примы».

— Кто-то выронил. На траве нашел. Значит, эти, с бота, были здесь.

Татаринов ничего не сказал, сел на траву, достал бланк радиограммы и стал писать: «Институт биологии моря. Чугунову. На борту «Берилла» четыре человека по несению охраны акватории морского заповедника. У острова Фуругельма задержан мотобот МБ-301 без документов. Татаринов».

Я только сейчас сообразил, что Виктор Иванович причислял к охранной команде и меня и студентку.

Спустилась Катя. Она положила на траву чернохвостую чайку с окровавленным крылом.

— Наверное, разбилась о скалу... — Помолчав, она обратилась к Виктору Ивановичу: — Чего звали?

— Надо уходить, — Татаринов встал, — накат волны усиливается...

И тут же мы услышали тревожные гудки «Берилла», зовущего нас.

Со стороны смотришь на остров, и кажется: попади туда, и ты легко пройдешь его вдоль и поперек. Но стоит только ступить на его берег, как этот обособленный морем мирок разрушает твое изначальное представление о нем... Нужно много исходить, не день, не два, чтобы случайно выйти к новой бухте или мыску: не раз уставать, искать пристанища и, все еще чувствуя боль в мышцах, снова пускаться в путь. Ты поймешь, что каждый клочок земли по-своему безмерен... Тебя будет притягивать высота, а там — парящие запахи полыни и дрожание ветра. Вот тогда-то, увидев, как заходит и восходит солнце, как после дождей наступают ясные дни, а в звездном небе ночи одна и та же звезда светится ярче остальных, ты можешь сказать: я знаю этот остров и там у меня есть своя бухточка...

Владивосток — залив Петра Великого — Москва

Надир Сафиев

Исидоро Каррильо — шахтер из лоты

Стояла пора тополиного пуха. В напоенном горячим солнцем воздухе кружили шелковистые белые хлопья. И мне вспомнилось: в Чили не бывает тополиных метелей; там растут лишь пирамидальные тополя, с которых ветер не срывает серебристые снежинки. Вспомнилось потому, что я приехал в Запорожье, чтобы услышать от прибывших туда чилийцев рассказ о последних днях жизни члена ЦК Компартии Чили Исидоро Каррильо.

Еще в годы правительства Народного единства, работая в Чили корреспондентом, я собирался написать об этом человеке, шахтере и сыне шахтера, которого высоко подняла революция. Старые горняки с навсегда въевшейся в лицо угольной пылью не могли сдержать радости, когда президент Сальвадор Альенде с трибуны городской площади объявил о назначении Исидоро Каррильо генеральным директором национализированных шахт Лоты.

К сожалению, этот замысел остался неосуществленным: моему пребыванию в Чили положил конец «кровавый вторник» фашистского переворота 11 сентября 1973 года. О судьбе Исидоро Каррильо тогда ничего не было известно. И только через несколько месяцев, уже в Москву, дошла страшная весть: генерального директора шахт Лоты расстреляли.

Узнав о гибели Исидоро Каррильо, горняки Лоты, работавшие под присмотром вооруженной охраны, бросили вызов убийцам. В условленный час в забоях смолк стрекот отбойных молотков, остановились вагонетки. Шахтеры сняли черные от угольной пыли каски. В мрачных подземных галереях наступила щемящая душу тишина — минуты скорбного молчания, которыми почтили память Исидоро Каррильо.