Игры мажоров. "Сотый" лицей - Дина Ареева Страница 4

— Так почему же пошла?

— Я… — она запнулась, — я была влюблена. Просто до звездочек в глазах.

— В кого, мам? — теперь уже я побледнела и запнулась, потому что знала ответ. — В одного из них? В моего возможного…

И замолчала. Не могу назвать отцом никого из тех троих, не поворачивается язык.

Мама беспомощно кивнула и закрыла руками лицо.

— Меня тогда многие поддержали. И из, как ты их называешь, мажоров тоже. Если бы я не уступила, не поддалась на уговоры родителей и не забрала заявление, все могло сложиться по-другому.

— Ты жалеешь? — подняла я голову. — Жалеешь, что уехала и вышла замуж за папу? Разве тебе было с ним плохо?

— Не поэтому, — покачала она головой, — а потому что без нас он был бы счастливее.

Мы помирились, я согласилась поступить в одиннадцатый класс и закончить лицей, в который ее пригласили преподавать английский язык. И где учатся дети всей столичной элиты от депутатов и чиновников до звезд шоу-бизнеса.

Самый престижный. Элитный. «Сотый».

Но я сделаю все, чтобы не дать повода ни одному высокомерному ублюдку. И к встрече с новым классом сегодня полностью готова.

На мне очки с толстыми стеклами, я специально перестала носить контактные линзы. Обожаю свой диагноз — миопия высокой степени надежно прячет меня за очками.

Волосы затянуты в хвост, одежду даже парадную я ношу только оверсайз, и она висит на мне мешком. Самое то для элитного лицея.

Мама сначала ругалась, потом плакала. Ей очень хотелось, чтобы я пришла в лицей красивой и нарядной.

— Машка, на кого ты похожа? Мы же купили и платье, и юбку, зачем ты надела эти уродливые штаны? Ты же девочка, а не андрогин!

— Зато никто не посмеет сказать, что я в таком виде могу кого-то спровоцировать, мам.

— Маш… Это крайность, разве можно так буквально все воспринимать? — растерянно прошептала она.

Но я отмолчалась, и маме пришлось уступить.

— В нашем лицее работают прекрасные высококвалифицированные учителя… — голос директрисы звучит торжественно-победно.

Это правда, мама три раза ходила на собеседование, потом ее проверила служба безопасности. И после всего с ней еще лично встречались владельцы лицея Волынские.

Как будто ее не учителем английского языка брали, а готовили в секретные агенты.

Линейка скоро закончится, у меня от страха потеют ладони. Вытираю об широкие штанины, но они снова становятся влажными. Я не трусливая курица, но я боюсь.

Не боюсь быть аутом. Не боюсь мажоров. Не боюсь требовательных учителей и сумасшедшей нагрузки, которую тут обещают на каждом шагу.

Я боюсь встретиться с ним. С тем, кто уже два месяца прочно засел в голове. Боюсь и одновременно жду нашу встречу.

Голос директрисы вдруг становится вполне человеческим, там даже сквозят плаксивые нотки:

— Пусть знания, полученные в нашем лицее, станут прочной основой для дальнейшего образования, а умения и навыки помогут вам во взрослой и самостоятельной жизни!

Хлопаем в ладоши. Наконец-то закончились нудные пустые речи. Над площадкой поднимаются гроздья из желтых воздушных шаров — их уже давно не выпускают в небо. Школы и лицеи страны борются за экологию.

Шары красиво колышутся колоннами вокруг входа в лицей. Звучит музыка, все живо переговариваются, разбиваются по группкам и направляются в здание. Внезапно становится тихо.

Над желтыми колоннами всплывают два больших шара — фиолетовый и красный. Алька меняется в лице. Лицеисты переглядываются, в направленных на шары взглядах замечаю интерес, волнение и, кажется, зависть?

— Игра, — шепчет Алька, прижимая ладони к щекам, и беспомощно оглядывается вокруг.

У нас у обоих одновременно пиликают телефоны. Достаю свой, свайпаю. Вокруг меня парни и девушки лезут в карманы и сумки. Почти весь лицей пялится в телефоны.

Залипаю на экран. В мессенджере висит сообщение от безымянного пользователя.

«Открыть».

На фиолетово-красном фоне всего два слова:

«Игра начинается».

***

— Ребята, в нашем классе новенькая. Маша Заречная, прошу любить и жаловать! — кураторша Елена Игоревна подталкивает меня за плечи, и я оказываюсь в центре класса.

Ощущение, будто стою голая. Чувствую на себе оценивающие взгляды под шепотки одноклассниц. Так и подмывает поднять руки и покружиться, чтобы им было лучше видно.

Алька смотрит сочувствующе, лица двух остальных аутов ничего не выражают. Спортсмен Каменский, явный пофигист, равнодушно отворачивается к окну. Севка в очках, как и я, за ними ничего не поймешь.

Похоже, ауты «сотого» лицея предпочитают выживать в одиночку.

Остальные молча смотрят, но мне достаточно одного взгляда, от которого хочется закрыться руками, спрятаться под парту. А лучше, выскочить в коридор и бежать пока хватит сил.

Никита подается вперед и ввинчивается в меня шокированным взглядом. Его губы беззвучно произносят мое имя, а у меня ладони снова покрываются липким потом.

Я готовилась к этой встрече, как только узнала, что Топольский учится в «11-Б». Но не думала, что сердце будет так бешено стучать, а пол под ногами превратится в палубу корабля, попавшего в десятибалльный шторм.

Никита смотрит, я стою и не могу сдвинуться с места.

— Маша, я же сказала, садись, — слышу, как сквозь вату, голос куратора.

— Она еще и глухая, — смешок со стороны. Ну да, у нас же семья.

— Это она Топольского увидела, — говорит насмешливо девица у окна и поворачивается к девушке, с которой сидит Никита. — Смотри, Милена, уведет глазастик твоего Ника!

Кое-кто из девочек прыскает, видимо, всеобщей любовью Милена не пользуется. Она стреляет в говорившую неприязненным взглядом, но молчит.

Никита тоже молчит, и у меня начинают гореть щеки.

Пробираюсь на свое место. Кураторша указала на стул рядом с Севой. Элитных не садят с аутами?

Сердце пропускает удар за ударом с таким трудом, будто каждый раз — последний. Все-таки, мне не показалось. Все-таки, они вместе, и Милена — девушка Топольского.

Не могу не признать, что смотрятся они идеально. Милена очень красивая, а еще и ухоженная, как будто каждое утро начинает с салона. Хотя, может и начинает, откуда мне знать.

Для такого, как Никита, это важно, потому что теперь в его глазах я явно вижу разочарование.

Он, наверное, думал, что это наша с мамой квартира, когда привел меня домой.

— Ты дочка нашей