Грушенька и сын шейха - Зинаида Хаустова Страница 41

— Макс, ты видел, как фейсбук прет? Может стоит докупить? — спрашивает Глеб у Бурлакова, а я не сразу понимаю, что он имеет в виду.

— Сейчас точно не стоит, Глеб. Думаю, кто-то на размещении акций неслабо затарился, теперь гонят на хаи, чтобы там раздать желающим. Подожди, пока рухнет.

— Вы разбираетесь в фондовом рынке? — с интересом смотрю на мужчину.

— Макс работает в банке, — поясняет мне Князев.

К нам подлетает Марина и тянет за собой Глеба.

— Князев, почему ты к нам не подошел? Девушки обижаются.

— Груш, пойдешь со мной? — кидает на меня растерянный взгляд Глеб.

Смотрю в сторону женского стола, где все застыли в ожидании. Что-то мне туда совсем не хочется. С Максом как-то спокойнее.

— Нет, я здесь подожду, — отрицательно киваю головой.

— Я быстро, — Князев оставляет быстрый чмок на моих губах и удаляется с Мариной.

— Глебчик — любимец женщин, — ухмыляется Бурлаков.

— Я знаю, — провожаю взглядом Князева и слышу восторженные возгласы за женским столом.

Как-то неприятненько от этой ситуации. Встряхиваю головой и перевожу все внимание на Макса.

— А правда, что графики ходят в соответствии с каббалой? — любопытствую я.

— Вы про то, что цена любит бить в три шестерки и прочее? — Макс коротко смеется. — Честно говоря, я не сильно вникал в эти еврейские штучки. Профессионально с биржами не связан. Сам не спекулирую, фьючерсами не увлекаюсь, вкладываю в акции после изучения баланса предприятия.

— По слухам, каббалу используют не только евреи, — осторожно замечаю я, вспоминаю Рудольфа.

— Возможно. Но вряд ли бы ее кто-то применял на бирже, если бы не доминирование еврейского финансового капитала, — замечает Макс.

— Вы верите во все эти теории заговора? — вскидываю бровь.

— Ну какие заговоры, Груша. Посудите сами. Христианский мир в свое время добровольно отдал роль ростовщиков евреям. Так ковался первоначальный капитал. Потом очень кстати оказалось то обстоятельство, что евреи — сетевой народ, разбросанный по разным странам. Взяли на себя функцию перевода денег. Удобно было не возить деньги с собой, рискуя быть ограбленным, а отдать еврею в одной стране и получить по векселю в другой. Не стоит забывать о меняльных лавках. По легенде, на них поднялся Майер Ротшильд. Потом пришла очередь бирж и Центральных банков. Можно сказать, что малый народ получил частичную монополию на финансовые операции. Странно было бы, если бы еврейские финансисты не сколотили капитал.

— А почему вы говорите, что Ротшильд "по легенде" сколотил состояние на меняльных лавках. Разве это было не так?

— Не знаю я, как было. Но официальная версия похожа на тот анекдот, где миллионер рассказывает, как заработал деньги. Купил яблоко за доллар, помыл и продал за два. Потом купил два яблока, помыл и продал. А потом получил миллионы в наследство от тетушки. Такие капиталы не зарабатывают за одно поколение на меняльных лавках. Это легендирование для широких народных масс.

— Как же он тогда их заработал? — недоверчиво уточняю я.

— Могу предположить, что первоначальный этот капитал сколочен за многие поколения ростовщичества. На лавках его просто «отмыли». К ростовщикам всегда было предвзятое отношение, поэтому эту часть династии отрезали. Потом, вероятно, сильно погрел руки на деньгах Вильгельма Гессен-Кассельского. Есть еще всякие фантастические версии, что Ротшильды были как-то причастны к кассе тайного ордена золотых розенкрейцеры, который базировался во Франкфурте. А когда он исчез, поучаствовали в финансировании общества иллюминатов. Но это уже действительно похоже на конспирологию, поэтому я не готов это обсуждать. Хотите вина, Груша?

Киваю и наблюдаю, как Макс наливает рубиновый напиток в бокал. Обдумываю услышанное.

— Вы говорите, что за поколение такие состояния не делаются, но есть же примеры из России девяностых. Тогда гигантские состояния делали не за поколения, а за одно десятилетие. Вспомнить хотя бы ту же семибанкирщину.

— В Германии тех лет не было подобных исторических процессов. Да вообще, в истории не так много таких поворотных моментов, в которые можно было сорвать большой куш. А с семибанкирщиной все неоднозначно, — Макс делает быструю затяжку и выпускает дым, — не знаю, в курсе ли вы, что Ходорковский после ареста передал свой пакет акций Ротшильду. Это общеизвестный факт.

— Нет, я не слышала, — честно признаюсь я.

— Время от времени кто-то из евреев-нуворишей объявляет, что не оставит деньги детям, а отдаст в какой-нибудь фонд. Я лично думаю, что все эти люди являются не владельцами бизнеса, а администраторами. Далеко не все евреи были ростовщиками и сколотили капитал. Это узкая прослойка. Они не любят, когда деньги лежат без дела и не работают. Поэтому эти элитные евреи выбирают менеджеров из талантливой еврейской молодежи и поручают им разные сферы бизнеса. Какой-то процент прибыли им полагается, но сам капитал не принадлежит. Опять же полезно внушать плебсу, что бывают сказки, и умные парни поднимают миллиарды с нуля.

— О чем говорите? — вернувшийся Глеб придвигает свой стул поближе ко мне и рукой обхватывает бедро под платьем. Его пальцы ласкают мою кожу, запуская по телу волны приятного тепла.

— О Ротшильдах и финансовом капитале, — с улыбкой отвечаю я, подставляя губы под поцелуй.

— Не думал, что филологов это интересует, мышка. Макс, зачем ты грузишь мою девушку?

— Развлекаю, как могу, — ухмыляется Бурлаков, — я не самый приятный собеседник.

— Эй, мне было интересно, — игриво толкаю Глеба в бок кулаком, — между прочим, я работала в газете. Мне не хватает разговоров о широкой повестке дня.

— Я тебя предупреждал, что в страховой скучно. Теперь не ной, — Князев больно сжимает мое бедро.

— Мне не скучно. Я каждый день как на американских горках, — сообщаю, глядя в глаза Глебу.

— Неужели? — хрипло интересуется Князев, пристально рассматривая мои губы.

— Кхм, не хотел вам мешать — откашливается Макс, — пожалуй, вернусь к парням за стол.

Глава 44. Просветленные

Аграфена

Макс уходит, а Глеб впивается в мой рот. Я раздвигаю губы и позволяю его языку делать все, что захочется. Мстительно надеюсь, что девицы за женским столом внимательно наблюдают. Пусть все знают, что Князев занят.

— Пошли тоже пообщаемся с народом и поскорее отсюда свалим, — предлагает Глеб после поцелуя.

Вкладываю ладонь в его руку и следую за Князевым.

Подходим к мужскому столу. Мне немного неудобно. Столько незнакомых лиц. Вспыхиваю радостью, когда вижу журналиста с последнего места работы. Он сидел к нам спиной, поэтому я не заметила его раньше.

Обозреватель отдела культуры Борис Рогов вскакивает, когда видит меня. Расцеловываемся в обе щеки.

— Груша, тебя не узнать, шикарно выглядишь, — оглядывает меня с ног до головы.