Исцеляющий миры. На расколе миров. Часть 1 - Таня Некрасова Страница 46

— Ты что, даже когда моешься, не расстаешься с перчатками? — спросил он, на секунду позабыв, зачем вообще звал пришельца.

— Ты оторвал меня от дел, чтобы обсудить мой внешний вид или что? — раздражённо дохнул тот. Пальцы его невротично загибались и разгибались, будто он был утомлен еще не развернувшимся диалогом.

Вторым, на чем застопорил взгляд Эдвард и что опустошило его мысли, стали светлые полосы, рассекающие грудь и шею пришельца — давнешние шрамы, клеймо злого прошлого.

— Ну? — Ацель терял терпение. — Счётчик капает.

— Какой… какой счётчик?

Не разжимая рук, Ацель ткнул длинным и острым пальцем на включённый душ, который щедро орошал кафель и ванну водой. Да так же можно окончательно разориться!

Эдвард замотал головой, выметая ненужные мысли, как мусор. Сейчас превыше всего сообщение, которое поступило ему от Пенни, и чье содержание едва не лишало его рассудка.

— Взгляни! — Эдвард наставил смартфон на Ацеля, смущённый озвучить сообщение сам.

Ацель со всем тщанием прильнул глазами к горящему экрану и долго-долго таращился на него, по-прежнему не сводя рук с груди.

— Это «М» или «Л»? — придуривался он.

Эдвард со вздохом отвёл руку:

— Так бы и сказал, что не умеешь читать! Короче говоря! — Его щеки распалились: — Пенни написала, что хочет встретиться со мной и погулять! Что думаешь?

— Пенни? А это кто?

— Ацель! Не издевайся, я тебе про неё тысячу раз уже рассказывал!

— А-а… — просветлённо, но в то же время безразлично протянул пришелец. — Та самая Пенни! Поздравляю. Удачи! — Ацель бестактно нырнул обратно в ванную комнату, закрывая за собою дверь.

— Постой! — Эдвард тоже взялся за ручку, но с противоположной стороны. — Ты не можешь вот так уйти!

— Могу!

— Пожалуйста!

Ацель милосердно выключил кран, замотался в халат и вышел в коридор, озлобленно хлобызднув пяткой дверь вместо того, чтобы притворить её, как все нормальные люди. Несмотря на то, что дверным петлям больно досталось, Эдвард отказался от морализма, решив, что на фоне его любовного интереса бытовые неувязки и порчпа имущества теряют в весе.

— Как ты думаешь, это свидание? — вопрошал он, семеня за пришельцем вниз по лестнице в надежде на то, что мнение того совпадёт с его собственным.

Но Ацелю было неведомо понятие «моральная поддержка», и он отвечал честно:

— Откуда мне знать?

— То есть, ты считаешь, что мне не стоит привносить в нашу встречу элементы романтики, и погулять с Пенни просто так, по-дружески? — Эдвард схватился за подбородок. — Возможно, ты и прав. Пенни очень скромная девушка. Не хочу, чтобы она чувствовала себя неловко. Вероятно, для неё будет комфортнее начать отношения с ничегонеобязывающей друж…ой! — воскликнул он, просчитав количество ступенек и споткнувшись о ковёр, когда те неожиданно закончились. — Ацель?

Ацель уже растянулся на диване, сгрудив вокруг себя книги из библиотеки Эдварда, а один том сложив на нос корешком вверх, чтобы хотя бы зрительно абстрагироваться от занудной беседы.

Эдварда его поведение, однако, не обижало:

— О чем мне с ней говорить, чтобы понравиться?

Ацель наполнил легкие воздухом, чтобы мучительно выдохнуть: «По чем мне знать?», но дальнейшие слова, тронувшие его слух, поменяли всё:

— Просто я думал у тебя побольше будет опыта в романтике. В конце концов, ты крутой. Наверняка, девушки сами к тебе клеятся. — Сказал это Эдвард с толикой зависти.

Ацель приспустил книгу, открывая глаза в чёрных стеклах очков:

— Крутой, говоришь? — Он мнительно хохотнул, внезапно охваченный гордостью за самого себя. — Что ж, малец, твоя правда. Так и быть, помогу, чем смогу!

— Ну так и как мне поступить? — заголосил Эдвард, жестче напирая на диван. — Я слышал, что девушкам нравятся парни с хорошим чувством юмора. Может заучить какие-нибудь шутки?

— О, Эдвард, Эдвард, — произнес Ацель так, словно сейчас изречет мудрость.

Эдвард проглотил язык, приготовившись впитывать информацию.

— Просто будь собой!

— И?..

— И… всё.

— Да ну тебя, блин! — Эдвард вдруг взвился. — Я и так это знаю. Думал, ты скажешь что-нибудь более конкретное.

— Как по мне, конкретнее и быть не может. — Ацель присел, рассыпав книги на пол. Скучающе придерживая щеку, он проговорил, то ли подавляя зевоту, то ли на полном серьёзе: — Если Пенни не полюбит тебя таким, какой ты есть, то какой смысл растрачивать на нее своё время за мишурой и шутками? Рано или поздно она узнаёт тебя настоящего и порвёт с тобой. Тебе оно надо?

Как ни странно, но Ацель, исключая банальность и жестокую прямолинейность, глаголил истину.

Но Эдвард не унывал:

— Хорошо! Тогда я возьму с собой гитару — буду делать то, в чем я хорош!

— Во сколько вы сговорились увидеться?

— После восьми вечера, сразу после работы.

— Я так понимаю, мне тебя не ждать? — Ацель звучал расстроенно. — Кто же будет готовить ужин?

— У тебя руки есть? — Эдвард коварно улыбнулся.

Развернув ладони, обрамлённые чёрной кожей перчаток, пришелец без иронии ответил:

— Есть.

— Так вот возьмёшь и приготовишь ими себе поесть. Я тебе в домохозяйки не нанимался.

Ацель заскрежетал зубами, но промолчал. Тогда Эдвард оставил его, а сам заметался по квартире в сборах на работу. Закинув на плечо гитару в чехле, он вышел в холл, увидал себя в зеркало и так и застыл, правя повыскакивавшие из хвоста одиночные пряди волос.

Эдварду не было присуще самолюбование, подолгу у зеркал он не выстаивал. Но в такой особенный день, как сегодня, в нём пробудилось желание выглядеть безупречно. Чего, конечно, верчение у зеркала ему не дало. Наоборот — чем больше он смотрел в него, тем больше находил в своем облике недостатков: в выцветшей серой водолазке и потрепанной синей куртке смотрелся он, мягко говоря, по-простецки, ну совсем не запоминающе! На лице и вовсе не хотелось заострять взор: оно было безвольное, неитересное, а из-за светлых от природы бровей и ресниц — блеклое, будто трава на июньском полудне.

Вскоре из холла послышался вопль, на который в считанные секунды примчал Ацель:

— Во имя трёх клинков, Эдвард, я уж думал, тебя тут убивают. Что за крики?

Эдвард валялся на полу, как подстреленный зверь. Его руки страстно обнимали гитару, а в глазах стояли непролитые слезы.

— Мне конец, — бормотал он. —