Журнал «Если» - «Если», 2006 № 09 Страница 48

Он болезненно сощурился — яркое солнце слепило его. Подышал на свое кольцо. Подумал. Отрывисто кивнул.

— Именем Йолля!

Мы одновременно ударили кулаками в ворота.

К счастью, Аррф слишком устал, чтобы нести закон Йолля громогласно и величественно. И потому через полчаса уговоров мне удалось убедить несчастную мать, что ее дочери все-таки лучше подняться из погреба, где она прячется, и предстать перед магом.

Мать ничего не знала. Ее дочь — воспитанная, скромная девушка, без разрешения глаз не поднимет. Свидание с бароном — да вы что?! Да, позавчера вечером Горицветка вернулась домой бледная, трясущаяся, ни в чем не признавалась… но при чем тут барон? Наутро хмуро молчала, наотрез отказывалась выходить на улицу, даже к колодцу за водой. Но барон — это невозможно! Услышав стук в ворота, Горицветка кинулась в погреб и там заперлась… Но она ни в чем не виновата! Горицветка — сирота, отец умер давно, она, мать, воспитала дочь в строгих традициях… Немыслимо!

Мы говорили на языке Цветущей. Аррф переводил настороженные глаза с женщины на меня.

— Из погреба есть второй выход? — спросил я ровно, без выражения.

Ее мать смотрела на меня полными ужаса глазами.

— Нет, господин.

— Не беспокойся, женщина. Пусть Горицветка поговорит со мной. Ничего ей не будет, пусть только поговорит!

— Не вздумай обмануть меня, веснар! — Аррф скалился, пытаясь уловить смысл нашего разговора.

Погреб не запирался изнутри. Я с трудом поднял тяжелую крышку — дохнуло сыростью.

— Горицветка?

Тишина.

— Послушай, я тоже веснар. Я не допущу, чтобы тебя тронули пальцем — сейчас. Но мне… нам… очень нужно знать: это ты сделала? Зачем?

Тишина. Еле слышный шорох.

— Ты сказал «веснар», — прошептал Аррф за моим плечом.

— Не мешай.

Из погреба по-прежнему не доносилось ни звука. Говорит ли Горицветка по-йолльски? Наверняка говорит: молодые говорят все.

— Горицветка, — продолжал я на языке Цветущей. — Я хочу тебе помочь. Я могу тебе помочь. Только скажи правду.

— Я его не…

Рыдания. Маг быстро посмотрел на меня, потом опустил руку с кольцом в темноту погреба. Стали видны цвелые стены, гора яблок в дальнем углу и скрюченная фигура, притаившаяся в куче тряпья за дырявым бочонком.

— Убери свет.

Маг поднял брови:

— Давай вытащим ее оттуда.

— Убери свет!

Удивительно, но он повиновался.

— Горицветка, — сказал я так мягко, как мог. — Меня зовут Осот. Даже если ты убила барона — я сумею тебя защитить, по крайней мере сейчас. Ты слышишь? Только скажи!

Она ничего не отвечала. Ревела в три ручья.

Она понимала, что делает что-то не так… но устоять не могла. Барон никогда в жизни не обижал ее. Никогда. Только смешил, дарил подарки и хвалил. Ни один парень в Холмах никогда-никогда не развлекал ее так, как взрослый чужой мясоед, которого она поначалу боялась.

Она плохо писала по-йолльски, но читать умела. Барон оставлял ей коротенькие послания в расщелине старого дуба на перекрестке — там, где от тракта отделялась дорога к каменному дому. У нее сердце замирало всякий раз, когда она запускала руку в сухую, шершавую щель.

Он назначил ей свидание в лесу. Раньше она в лес никогда не ходила — про него в поселке рассказывали недоброе. Но раз барон сам ее позвал, значит, ничего страшного случиться не может?

Она пошла.

Барон подарил ей колечко. Вот это. Он целовал ее, и все было хорошо… Потом барон велел ей идти домой, а сам остался.

Она отошла на сотню шагов. Остановилась, чтобы пособирать землянику, и через несколько минут услышала… Нет, не крик. Какой-то очень страшный звук. Хоть и негромкий.

Сперва она бросилась наутек. А потом, вот дура-то, не удержалась и вернулась. Чтобы только взглянуть…

Увидела мертвое тело, лежащее в высокой траве. Тело барона, и всюду по поляне седые волосы, как оборванные нитки.

Тогда она побежала домой и поклялась никогда-никогда никому об этом не рассказывать. Но как только она закроет глаза — перед ней возникает труп, мешком лежащий в траве, и эти белые нитки, дрожащие на ветру.

— А теперь скажи по-йолльски: я не веснар. Я не убивала барона.

Горицветка, извлеченная из погреба, дрожала в объятиях матери.

Аррф сидел, нахохлившись, глядя с подозрением.

— Я не веснар, — пролепетала Горицветка на вполне приличном, почти без акцента, йолльском. — Я не убивала барона. Честное слово! Клянусь! Даю присягу!

Все эти клятвы были ни к чему. Уже после первых ее слов Аррф отшатнулся, будто между ним и девушкой перерезали натянутую нить. Из веснара, убийцы и мстителя Горицветка превратилась в несчастную дуру. Хоть бы жители Холмов пожалели ее…

А почему нет? Ведь живут — и прекрасно живут — и Роза, и Горчица. То, что в прежние времена считалось позором, теперь превращается чуть ли не в доблесть.

— Мы оказались там, откуда начинали, — сказал я. — Даже хуже: у нас совсем не осталось времени.

— А что такое для тебя Йолль? Твоя родина?

Мы свернули с тракта. Дом покойного барона Нэфа стоял перед нами на склоне, как путник, идущий в гору и на миг замерший с занесенной ногой.

— Много камня, много людей… дым… суета, — Аррф нехотя улыбнулся. — Для меня моя родина, Осот, это то, что я могу унести с собой.

— Твой узелок с одеждой?

— Нет. То, что я могу принести… дать кому-то. Отдать миру, если хочешь. Йолльский закон. Наука Йолля. Искусство и архитектура Йолля… или вакцина, которая спасает от красной чумы, сохраняя тысячи жизней. И плевать на благодарность. Мне не надо благодарности, я ведь и сам знаю, что так — правильно.

— А корни?

— Зачем корни человеку, если он не растение? Я свободен. Я не пристегнут ни к земле, ни к небу.

— А где же ты будешь, когда умрешь?

— Я не думаю о смерти, — он помолчал. — Я думаю о жизни. Даже сейчас. Я должен написать отчет в Некрай. О гибели Нэфа…

— А расследование?

Он помолчал. Мы шли медленно, едва передвигая ноги. Дом впереди и не думал приближаться.

— Я проиграл, — сказал Аррф еле слышно. — Если бы я убил тебя сразу после смерти барона… и написал донесение о ликвидации тайного веснара…

— Тебя бы наградили? Назначили наместником?

— Ты ничего не понял, — он сжал запекшиеся губы. Мы прошли молча несколько десятков шагов. Впереди над крышей кухни поднимался дымок. Слуги желают исправить оплошность?

— Сейчас бы выскочили собаки, — сказал Аррф с тоской. — Побежали бы навстречу, кинулись вылизывать лицо… Дома, в Йолле, у меня было две собаки. А здесь… вы не понимаете животных, зовете их «нелюди». Обыкновенная дворняга стоит столько, что даже йолльский маг не может себе позволить…

— Зачем ты приехал? Сидел бы дома!

Он помотал головой:

— Для тебя родина — корень, на котором ты сидишь. Для меня — подарок, который я несу в мир.

Я хотел ему ответить, но в этот момент ворота приоткрылись. На дорогу выскочил начальник стражи.

— Ваша милость… там… эта женщина. Хотели гнать, но она… ваша милость, погодите!

Она ждала нас, стоя босыми ногами на свежей могиле барона. Увидев ее, мы оба остановились, будто налетев на стену.

— Что? Вы оба еще живы?

Растрепанные волосы Горчицы лежали на плечах. Где-то в холмах набирал силу ветер, надувал паруса утреннего поезда; струйки воздуха подхватывали и бессильно роняли спутанные бледно-рыжие пряди.

— Я думала, вы перебьете друг друга еще до рассвета. Мясоед и растение. Веснар и йолльский маг. Ходите парочкой, чуть не в обнимку, небось еще беседуете о жизни после смерти. Скоро вы все узнаете сами. Скоро вы увидите корни… Ты, Осот, увидишь. Ты, Аррф — нет.

— Горчица…

— Помолчи, веснар! У Нэфа тоже не было небесных корней. Ни корней, ни души, ни совести. Я знала, что будет с ним после смерти… никто не может изменить его судьбу, только я. Только я. Дам ему корни. Пусть он будет человеком.

Аррф дернулся. Я схватил его за рукав. Горчица скользнула по нашим лицам зеленым безумным взглядом. В ладонях ее лежали желуди, большая пригоршня, она роняла их себе под ноги, один за другим.

— Правильно, веснар. Держи его. Потому что… Вы не знаете! Нэф будет человеком. Мертвым человеком. Потому что я всю жизнь любила нелюдь… думаете, сдуру родила, нечаянно? Дураки, подходящее зелье теперь любая баба умеет варить. А я родила Нэфу сына. Потому что так хотела. А эти безмозглые подстилки… ожерелье на шею! Я видела, она собирала в лесу мать-нематку. Нерожалую траву… Нелюдь. Мясо.

Глаза ее вдруг загорелись ненавистью. Аррф отшатнулся. Я попятился.

— Я скажу вам обоим, — глухо, с угрозой заговорила Горчица. — Слушайте правду. Смотрите, это я, я, я убила экипаж «Овффа»! Я та самая женщина! Та девчонка… И я скажу теперь, слушайте, повторять не буду: они-то просто заигрались. Щенки в поисках любви… Заигрались. В чужой стране… Кто-то хотел бабу покрепче. Кого-то веселил мой страх. Но все они искали любви, да, как они ее понимали… Я убила их, да. Всех, всех. И они стали чудовищами в человеческой памяти. Они, а не я. Это я — первый веснар-убийца! Смотрите и знайте! Они мне снятся. Они — и Нэф.