Охота на Чупакабру - Татьяна Рябинина Страница 48

Смех пузырился внутри, как шампанское в бутылке, которую основательно потрясли. Специально на пьедестале почета так делали, когда уже отошли дяденьки из спорткомитета и отыграл гимн. Чтобы на фотках фонтан пены погуще получился. Но я старательно прятала улыбку и хмурила брови: вроде как сомневаюсь, что это удачный вариант. Может, все-таки лучше в гостиницу?

Правильная дичь не должна ловиться вот прямо так, по зеленому свистку, она обязана потрепыхаться для большей приятности. Причем взаимной.

К счастью, он не стал продолжать перформанс с кривлянием: «ах, это неудобно, не хочу тебя стеснять». Потому что я бы не выдержала, заржала и все испортила.

- Спасибо, Яна…

Все остальное было сказано без слов. Я поняла.

Хотелось визжать и прыгать. Завтра, завтра, завтра…

Дожить бы еще до завтра!

Вот ведь мать-ехидна. Ребенок на месяц улетает за океан, а она радуется, потому что мужика домой сможет притащить!

- Только тебя ведь, наверно, утром выпишут, а я раньше обеда не смогу приехать.

- Ничего, - сдвинул брови Фокин, и эти хреновы заговорщики обменялись многозначительными взглядами. – Выпишут около одиннадцати, а до обеда я его где-нибудь в ординаторской пристрою. Как сможете, так и заберете. Яна, а можно с вами селфи сделать? А то ведь жена не поверит.

- Да пожалуйста, - фыркнула я. – Хотите, я вас на передачу приглашу? Расскажете теткам про здоровые красивые коленки.

- Заметано, - кивнул он и щелкнул нас с ним на телефон.

Вадим

Я бы не понял, что все разыграно как по нотам, если б не дьяволинка в ее глазах. Да и та промелькнула лишь на секунду, когда Макс вышел. Вот и думай теперь, случайно промелькнула или умышленно: чтобы я догадался, что она догадалась.

Застонал мысленно от восторга: вот ведь хитрая же белка!

Белка – так и легло на мысли, ну очень ей подходило. Бабушка в детстве сказку читала про белочку-умелочку. Только я говорил «белочка-чумелочка». Вот точно – чума рыжая. Или ведьма, но это если злая.

Хорошо, дорогая моя, а ты теперь тоже подумай, заметил я или нет. Так и будем зеркалить до бесконечности. И кто бы знал, как мне нравится эта игра! Как нравится, что ты – такая! Как твоя грудь точно мне под ладонь, так ты сама – точно под меня. Вся. Вроде бы и неоткуда знать, но все равно знаю. И за это готов тапочки в зубах приносить, лишь бы за ушком почесала.

А вот об этом думать, пожалуй, не стоило. Потому что фантазия не остановилась на том, как на карачках несу ей тапки. Пошла дальше: как выплевываю их и забираюсь носом под юбку. И ведь не спрячешься под одеялку, а эти штаны трикотажные – как рекламная кампания: глядите, люди добрые, эвона чего у меня есть!

- Чупин, да ты маньяк, оказывается.

Улыбка дразнящая, голос – грудной, бархатный, взгляд – беззастенчивый, я бы даже сказал, бесстыжий. Улыбка как губы, голос - как язык, взгляд – как пальцы. Гладят, ласкают сквозь ткань, аж в глазах потемнело.

- Еще какой маньяк, - поймал ее за юбку, подтащил, заставил сесть рядом. – Маньячище. Еще пожалеешь, что пригласила малознакомого маньяка к себе домой.

- Учитывая твое беспомощное состояние, как бы ты еще, Серый волк, не пожалел, что напросился домой к малознакомой Красной шапочке.

Напросился? Ага, значит, я не ошибся. А сейчас что это было: случайная оговорочка или… не случайная? А впрочем, какая разница, если чья-то ладошка случайно – или не случайно? – аккуратно легла прямо на… рекламную кампанию? Видимо, решила эмпирическим путем убедиться, что это не фейк из туалетной бумаги. Пока еще не поздно.

- Черта с два ты сейчас куда-нибудь уйдешь, - я прижал ее руку плотнее. Ну чтобы уж точно никаких сомнений не осталось.

Наклонившись, Янка провела самым кончиком языка по моим губам. Словно тонко очиненным грифелем. И увернулась, когда попытался поймать его зубами.

- А мне казалось, это в твоих интересах… чтобы я сейчас ушла, - укусила за мочку, потерлась носом о щеку. – Чтобы собрала ребенка в дорогу и отправила на каникулы.

- Только в моих? А в твоих – нет? А, ну да, ты же порядочная мать и будешь лить слезы от тоски. Что там тебе какой-то навязавшийся инвалид.

- Да! – всхлипнула она. – Буду. И мне нужен кто-то, кто сможет утешить меня в моем материнском горе. Отвлечь. Развлечь.

Тут я сказал кое-что на ушко. Что ей на самом деле нужно, чтобы отвлечься от материнского горя. Янка расхохоталась, от уголков глаз разбежались тонкие морщинки, и мне захотелось слизнуть их вместе с веснушками.

- Иди уже! – я подтолкнул ее одной рукой, другой сжимая половину попы. Ну вот как отпустишь, когда такая классная задница, так бы и держался за нее. Жаль рук мало, не хватит на все, за что хочется уцепиться.

Ушла, на пороге кинув взгляд через плечо, а я отдышался немного и взял телефон. Стало тошно от этого хитровы…думанного благоразумия.

- Лиля, - не было сил слушать ее приторное «ой, Вадик, привет», - будет лучше, если до моего возвращения напишешь заявление по собственному. Чтобы сидеть на двух стульях, надо резиновую п…ду иметь. Надеюсь, ты поняла, о чем я. Счастливо.

А потом позвонил Володе.

- Ну… может, ты и прав, Саныч, - выслушав, сказал он. – Как-то мудовато начинать с одной бабой, когда другая на хвосте висит. С заявлением все равно ко мне придет, так что еще разок намекну, чтобы сидела тихо, как мышь под веником. Во избежание неприятных последствий.

Вот теперь в спину больше ничего не дуло. Оставалась, правда, еще Ляна, как заноза под ногтем. Но прошло уже два дня, она не появлялась, папа-Царь тоже молчал, и я надеялся, что обойдется.

Ночью снова почти не спал. Такого себе напредставлял… как влюбленный подросток. Собственно, почему «как»? Влюбленный, да. И чувствовал себя подростком, у которого все только впереди. Хотя тогда было совсем иначе.

Первый раз девочка мне понравилась в четырнадцать. В параллельном классе училась. И даже запомнил, как ее звали, – Олеся. Смотрел на нее издали, но так и не решился подойти. Во