Кровью и жизнью (СИ) - Елена Добрынина Страница 49

Все то время, пока мы шли до вагона, Эверт хранил молчание. Был он очень напряжен и сосредоточен. Руку мою так и не отпустил, но на меня даже мельком не посматривал. Разумеется, я понимала, кому обязана своим чудесным спасением. Но стоило подумать о том, каким образом это вообще было возможно, как мне в голову приходили мысли одна другой тревожней. Помимо этого я буквально поедом ела себя за свою оплошность. Как столько разных мыслей и чувств могло уместиться во мне, я тоже с трудом представляла.

В этот раз мы ехали в купе. Приехать в Спрингтон нам предстояло поздним вечером, и я, с одной стороны, радовалась, что в это время могу отдохнуть и не волноваться о том, как бы себя не выдать... а с другой — это значило целый день в ограниченном пространстве со злым (и не без причины) на меня магом.

Пока мы устраивались в купе, проводник проверял наши билеты и предлагал напитки, теплые пледы и прочие радости путешественника, мой «братец» демонстративно не обращал на меня внимания, но чувствовалось, что внутреннее напряжение в нем нарастает. Он то сжимал-разжимал кулаки, то каменел лицом и даже слова в беседе с проводником бросал резковато, хотя и в пределах приличия. Я же тем временем пыталась продумать свою покаянную речь и в процессе искусала себе все губы, а также снова начала грызть ноготь на большом пальце. Но этой вымученной речи так и не суждено было прозвучать.

Как только за смотрителем вагона закрылись двери, в меня вперился неумолимый, словно арбалетный болт, взгляд.

— Покажите маскирующий артефакт, — требовательно протянутая ладонь не оставляла шансов увернуться. Да я и не собиралась этого делать. Тихо вздохнула и, аккуратно сняв с шеи амулет, положила его в ладонь сидящего напротив мага. Тот поднес его поближе к себе, провел над ним второй рукой и недобро хмыкнул.

— Пустой. Вчера, когда мы с вами виделись, амулет был полон еще, как минимум, на треть. — он вопросительно посмотрел на меня.

— Да,я.. забыла выключить его на ночь.. даже больше чем на ночь ,— повинилась я, снова покусывая губы.

— И когда же вы собрались мне об этом сообщить? — не знаю, что больше на меня действовало — его сдержанный, но явно издевательский тон или холодность, отстраненность в этом его «вы» . Как-то незаметно мы перешли на «ты», и я уже успела к этому привыкнуть.

— Я хотела, — собственный голос казался мне жалким и глупым, — но испугалась, что ты будешь ругаться..

Да и слова были не лучше, надо признать..

— Ругаться, значит.. — протянул он с непонятным мне выражением. — А сейчас, видимо, я вас похвалить должен, да, воробышек? За то, что благодаря вашей дурости вас чуть не сцапали в первый же день. А еще за то, что вы чуть не подставили меня, да? В вашей глупой головке ведь уместилась мысль о том, что мы теперь с вами в одной связке, или вы снова запамятовали и чего-то испугались? — под конец тирады Диксон уже шипел громовым шепотом.

Были бы мы в вагоне одни, он, думаю, орал бы на меня в полный голос. Голубые глаза его от гнева потемнели и стали похожи на штормовое небо.

— Угораздило же, демонов вам в дышло, связаться с эдакой бестолочью!

От слов этих было горько. И тем обиднее, что все, сказанное Эвертом, являлось правдой. В горле запершило, в глазах защипало. Пришлось срочно посмотреть в окно и глубоко вздохнуть, чтобы позорно не разреветься на глазах у Диксона. Потом где-нибудь поплачусь о своей никчемности. Сейчас надо было собраться с духом и сказать то, что должна..

— Эверт, прости меня. Я виновата. — Вот так. Па всегда говорил,что признавать свои ошибки — признак вовсе не слабости, а силы. Теперь понятно почему. Источник, как все это сложно.

Шторм понемногу утихал. Я пристальнее, чем полагалось, смотрела в окно. Хотя ничего примечательного там не имелось. Мимо пробегали заборы, чахлые зимние рощицы, сельские домики, поля, занесенные снегом. Один раз только я с неподдельным интересом прильнула к окну, когда паровик наш проезжал по мосту через Виенну. Последняя красивым изгибом несла свои воды под толщей льда. А на поверхности ее кое-где сидели закутанные в тулупы мужчины и удили в проруби рыбу.

Эверт сидел молча и возился с моим амулетом, то подкручивал его как-то по особенному, то, закрывая его ладонями, затихал и производил неведомые мне манипуляции. Все это я также примечала, смотря в окно, в отражении. Так прошло довольно много времени. Паровик успел сделать несколько остановок, а шея моя — затечь от того, что я столько времени сидела, повернув голову в одну сторону. В очередной раз покачав головой туда-сюда и взглянув в окно на приближающееся здание вокзала следующей по расписанию станции, я вдруг перехватила в отражении взгляд Диксона. Он смотрел в упор на меня, все еще напряженно, но уже без злости.

— Держи.

На протянутой ладони лежал золотистый амулет.

— Носи его так, чтобы он плотно прилегал к коже. Иллюзия наложена только на твой облик и на ауру. На одежду, прическу и прочее она не повлияет. Дня на три заряда должно хватить, — он невесело хмыкнул. — Даже если забудешь выключить его ночью. Потом перезаряжу.

Моя протянутая было к медальону рука дрогнула, и я с удивлением уставилась на менталиста. То, что он мне говорил столь просто, было не просто удивительно. Это было экстраординарно. Истинные иллюзии, иллюзии ауры — все эти знания считались утерянными. Раньше этим искусством владели только...

— Алджертоны? — тихо спросила я, надевая обратно амулет.

— Да, — Эверт кивнул и надолго замолчал. Я уж было подумала, что на этом наш с ним разговор окончен, когда он внезапно продолжил

— Они умели много такого, что современным магам и не снилось. Те же истинные иллюзии, к примеру, — он показал рукой на медальон, — не самое мощное их детище, раз даже мне под силу. Еще их творения держались даже после смерти магов, их наложивших. Представь себе их возможности.

Я представила и вздрогнула.

— Эдвин, друг Матильды Голдвинг и мой предок, был хоть и младший (а значит, не столь сильный), но Алджертон. После Смуты его умений хватило на