Ваше Сиятельство - 1 (+иллюстрации) - Эрли Моури Страница 49

сном. Уж сколько смогу, сколько успею, ведь выспаться тоже нужно. Думая об этом, я вспомнил о магической технике «Туам латс флум», что означает «Повисшая в воздухе капля». Это величайшая магия, познанная мной в одним из лемурийских храмов и потом многократно переосмысленная. Она очень сложна для воплощения, и я не уверен, что в этом мире «Туам латс флум» будет работать хоть как-то. Сила этой техники в приостановке времени. Хотя приостановка времени в практике «Туам латс флум» является самой высшей точкой мастерства и вряд ли достижима, хороший маг, практикующий эту технику, способен значительно замедлять время. В магических мирах и при определенных условиях мне удавалось замедлять время раз примерно в пятьдесят. Был такой случай в Глензи, когда чернокнижники подослали наемного убийцу, чтобы свести со мной счеты. Я сидел, ужинал в таверне и знал, что убийца придет. Когда он подошел к моему столику и ловким, быстрым движением выхватил отравленный стилет, я успел активировать «Повисшую в воздухе каплю», допить несколько глотков вина, оставшихся в бокале, затем встать, вырвать из его руки стилет и вонзить его наемнику в грудь. Никто в зале таверны толком не понял, что произошло: неудачливый убийца лежал мертвым возле моего столика, а я сидел на прежнем месте, вертя в руке уже пустой бокал вина, подумывая заказать еще немного выпивки. Такова сила «Туам латс флум». Но повторюсь, не факт, что в этом мире — мире эрминговых потоков и очень необычной магии, я смогу запустить тот старый шаблон трансцендентального воздействия. Позже я подумаю над этим, а пока меня ждали более насущные дела и время неумолимо утекало.

Я не знаю почему, но что-то мне подсказывало, будто сегодняшний день подведет черту под одним их важных этапов моей жизни, связанных со школой второго круга. Нет, ходить еще некоторое время в школу я, скорее всего, буду: осталось еще около двух с половиной недель, за ними контрольные работы, экзамены. Но именно сегодня случится то, после чего в этой школе больше не будет прежнего Елецкого. А дальше… Дальше меня ждут еще более значимые перемены. При чем далеко не все позитивные. Интуиция мага подсказывала, что в близкое время меня ждет беда. Я не знал какая именно, но уже чувствовал: очень значительная, которая оставит глубочайший след на моем сердце. И если бы я сосредоточился на этих предчувствиях, то… Но я счел нужным погружаться в эти «если бы», ведь живем мы реальностью, а не страхами и тревожными предположениями.

Айлин, как всегда, ждала меня у дверей своего дома. Страной она была сегодня: в ее голубых, украшенных серебряным блеском глазах смешалось сразу радость встречи и тревога предстоящего мне после уроков испытания. И еще тысяча вопросов: о том, почему я так долго не отвечал на ее сообщения; как оказался за пределами Москвы; как провел вечер с Ковалевской и много-много разных вопросов. Она набросилась с ними сразу, как только ее нежные губы насытились поцелуями. Всю дорогу до школы я отвечал на ее любопытство без утайки, даже признал, что с княгиней мои отношения стали намного теплее. Да, Айлин от этого разволновалась, но я успокоил ее, заверив, что она для меня всегда будет тем дорогим человеком, которым есть сейчас, и ничто между нами не изменится. В моем сердце вполне поместится две девушки, и меня хватит на них двоих. Если этот благодатный мир и сами боги позволяют мужчинам больше разнообразия, то я должен его вкусить.

Уже поднимаясь по ступеням к входу в главный учебный корпус, я задержал госпожу Синицыну за руку и поцеловал ее, зная, что очень многие из класса смотрят на нас. Сделал это намеренно, чтобы Айлин чувствовала, что я с ней не только на словах. Под портиком стоял Сухров, Лужин, их бессменная подруга Грушина, виконт Адамов и другие. Десятка три пар глаз уставились на меня, а Лужин не упустил случая подыграть Еграму:

— Елочка, учись сегодня прилежно. Ведь потом такой возможности не будет.

Один из Брагиных многозначительно провел по горлу ребром ладони. Дурак! Куда он лезет? Ведь раньше держался скромнее. Граф Сухров молчал, лишь смерил меня тяжелым, недобрым взглядом.

А через несколько шагов я почувствовал на себе другой взгляд: на меня смотрела Ковалевская. Она стояла у самого края портика там, где уже золотились лучи утреннего солнца. Стояла с прищуром глядя на меня и покуривая длинную сигарету.

— Айлин, извини, я подойду к Ольге. Иди пока в класс, — сказал я, отпуская ее руку.

Когда я подходил к княгине, она сделала несколько шагов навстречу и произнесла:

— Надеюсь, ты это сделал не специально для меня?

Конечно, я сразу понял, о чем она и ответил:

— Оль, я тебя не видел, поверь. Сделал это специально, но для Айлин. Чтобы она чувствовала себя увереннее. Она знает о нашем вчерашнем вечере, и я очень не хочу, чтобы она чувствовала себя покинутой мной. Пойми правильно, она моя большая подруга. И я не брошу ее.

— Я знаю. И мне нравится эта черта в тебе. Но с другой стороны… — она сделала еще несколько шагов дальше от девушек, с которыми недавно стояла.

— Что с другой? — я взял ее руку.

— Ничего, — она затянулся — огонек на конце сигареты вспыхнул ярко.

— Скажи. Между нами же нет секретов, — настоял я.

— А ты сам не понимаешь? Не понимаешь, что мне это не нравится? — теперь она вспыхнула как тот огонек. — Елецкий, запомни, я не терплю быть на вторых ролях.

— Ты не на вторых, — ответил я, поздоровавшись с Рамилом Адашевым.

Заподозрив, что у меня с княгиней разговор слишком личный, Адашев подходить не стал, лишь подмигнул мне.

— Да? Тогда прямо сейчас скажи мне, что я для тебя значу больше, Айлин! — она снова беспокойно затянулась сигаретой.

— Оль, вот это разделение кто больше, кто важнее, кто первый, а кто второй — очень дурная и вредная штука для всех нас. Поверь мне: оно ведет только к скандалам и вражде, — произнес я, и сейчас во мне скорее говорил Астерий. — Давай договоримся так: нет никаких первых и вторых. Есть только ты со своими огромными достоинствами и Айлин с достоинствами своими. Я вас люблю двоих и одинаково дорожу вами. Если хочешь те же самые слова я могу произнести при Синицыной.

— Нет, не хочу. Ты меня расстроил, — она отвернулась, на какой-то момент повисла тишина. Ковалевская выбросила окурок и сказала: — Больше не хочу об этом говорить. Идем в класс.

Когда мы поднимались по лестнице, она добавила:

— Не вздумай идти с Суховым без меня. Я буду присутствовать обязательно. И знаешь…

— Ну? — я остановился перед дверью в класс.

— Меня мама вчера поругала, — сообщила княгиня. — Считает тебя не самой подходящей компанией. Только я уже взрослая девочка, и все решаю сама.

Последние два урока тянулись необычно медленно. Некоторые приписывают такое свойство времени, на самом деле это свойство наших ментальных особенностей: когда ты чего-то ждешь, то начинаешь торопить минуты. Только его величеству времени безразличны человеческие желания, оно может подчиниться лишь стальной воле и силе, которая скрыта в безупречном намеренье. Я чувствовал, как все больше нервничает Айлин, поглядывая на часы, спиной ощущал беспокойство княгини Ковалевской, и даже нарастающая тревожность графа Сухрова от меня не скрылась.

Когда закончился последний урок и я собирал в сумку учебники, ко мне подошел Лужин и тихо сказал:

— На пустыре поединок не может состояться. Туда теперь постоянно заглядывают полицейские. Мы решили провести его в Шалашах. Там есть одно удобное место во дворе заброшенного дома. Это сразу за ржавой мачтой.

Вот интересно: «они решили»… Я улыбнулся его наглой самоуверенности. Он всерьез думает, что они могут решать за меня, и я как глупый теленок буду следовать их решениям?

— Там место немного и лучше туда лишних людей не вести, — продолжил он еще тише. — К тому же это место не нужно показывать остальным. Сделаем так: пойдем только мы с Еграмом, Адамов и Брагины, ты можешь взять свою Айлин. Остальных обманем — направим на пустырь, пусть ждут там, чтоб не мешались. Выходить будем через черный ход возле