Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №11 за 1982 год Страница 5

Традиции дедов очень живучи, они передаются с молоком матери. На празднике — надоме — национальную борьбу начинают десяти-двенадцатилетние мальчики. Они степенно выходят на зеленое поле, медленно прыгают, размахивают руками, подражая мифической птице Гаруди. Победитель обнимает побежденного и идет танцующей походкой к трибуне, где ему вручают горсть конфет. Этикет требует съесть лишь одну, а остальные бросить в толпу болельщиков. Как ни жаль мальчонке расставаться с честно заработанными сладостями, он делает это с большим достоинством и степенностью, всем своим видом стремясь показать, что конфеты для него — пустяк.

Не суетись, говорит монгольская поговорка, если не совершил ничего хорошего. Тем более не суетись, если сделал что-нибудь стоящее. Совсем не суетись, если цель еще только наметил.

Как-то вечером я гулял по главной и единственной улице степного поселка, вдоль авторемонтных мастерских, гаражей, Дворца культуры. Было тепло, стрекотали кузнечики, мерцал в бледном свете уходящего дня ковыль.

— Можно у вас спросить? — вдруг услышал я голос. Оглянулся. Ко мне приближались два подростка.

— Намжидсурэн, Тувденсурэн,— представились они.

«Братья,— подумал я,— концовки имен одинаковые».

— Вы с Уран-Туша, где горящие камни? — спросил тот, что постарше.— Как там? Мы хотим туда поехать работать.

На месторождении фосфоритов — Уран-Туш — больше недели гостила группа ученых из нескольких стран, участников симпозиума, организованного ЮНЕСКО,— специалисты из Советского Союза, Индии, Непала, Англии, ФРГ, Австралии, США.

О симпозиуме писали в газетах, рассказывали по радио и телевидению. Ребята и меня приняли за его участника: Уран-Туш располагался недалеко, по монгольским понятиям, отсюда.

— Что же вы там будете делать? — спросил я.

— Ну, не сейчас, конечно,— рассудительно ответил Намжидсурэн,— сначала надо школу кончить, специальность получить. Я, наверное, буду геологом, а брат,— он показал на младшего,— еще думает, кем стать, чтобы быть полезным на Уран-Туше.

Тувдэнсурэн согласно кивнул:

— Подумать надо. Братья явно не суетились...

Далай — значит океан

От воды утрами тянет холодом, рыбной сыростью. Оттенок воды особый, какой-то зеленоватый. Да и чиста она как слеза, точь-в-точь байкальская. Может быть, чуть-чуть темнее.

К обеду наступает жара. Плавится смола на сосновых бревнах, из которых сложены подкрашенные суриком дома. Смола течет золотистая, белесая и закрывает глухо трещины. Долго простоят такие вот просмоленные бревна. Отсвечивают мрамором круглые желтоватые бочки. Связки красноватых ленков вялятся почти под каждой крышей. Когда дует ветер «с моря», рыбки бьются друг о друга, глухо шелестят. Кричат чайки, солнце нестерпимо режет глаза...

Таков Ханх, самый, пожалуй, северный монгольский городок. Он примостился у оконечности Хубсугула. Сразу же за околицей — лента шоссе рвется через тайгу на Мандал, Туран, Кырен и дальше, к Байкалу — на Култук-Слюдянку. Когда едешь этой насквозь пронизанной синеватым светом долиной, никак не избавишься от мысли о величии природы.

Близки они, эти два озера-моря — Байкал и Хубсугул. И недаром с давних пор у здешних людей крепко держится легенда о подземной связи озер-братьев.

Бата не мыслит жизни без Хубсугула. Дело в том, что он вырос на этом озере. И все, что окружает его, входит в его плоть, составляет его характер. И плещущийся волнами Хубсугул, и белоснежный саянский пик Мунк-Сардык, у подножия которого живет его мать Тумур, и ревсомольцы-матросы — его команда.

Я вспомнил недавний рассказ капитана Баты о бурях на «далай-нуре» — «океан-озере», как зовут Хубсугул в Монголии. В такое время, а самые сильные ветры здесь осенью, волны поднимаются метров до десяти, а то и более. Как-то в ноябре (замерзает Хубсугул к декабрю), шторм прихватил пароход «Сухэ-Батор» с караваном барж. Ветер бил нещадно, видимости никакой. Буксиры полопались, словно гнилые веревки. Капитан обморозил щеки, нос и уши. Единоборство со штормом продолжалось. Бата знал неподалеку одну удобную бухту, туда и старался привести судно. Расстояние-то вроде и незначительное, а боролись с разбушевавшейся стихией почти сутки. Времени, правда, никто не замечал. И только когда снова стемнело, удалось найти вход в природную гавань. Осмотрелись, перевязались, отдохнули. Ветер назавтра утих. Начали искать баржи. Нашли. Срастили буксиры. Отремонтировали разрушенные надпалубные постройки. И только потом двинулись в дальнейший рейс — на север. Пять суток продолжался тогда он вместо одной ночи.

А сейчас мы идем по обычному расписанию. Идем от южной пристани, из города Хатгада, на север к городку Ханху. В трюмах и на баржах традиционные монгольские грузы — шерсть, руда, кожи. Обратно Бата повезет советские товары—стройматериалы, нефтепродукты, машины.

Пять артерий связывают Монголию с северным соседом и другом — Советским Союзом. По ним идут необходимые для обеих сторон грузы. За последние годы происходят качественные изменения в структуре экспорта и импорта Монголии. Это связано с быстрым развитием индустрии в стране. В экспорте продолжает расти удельный вес горной продукции, готовых изделий, а в импорте — машин, оборудования и запасных частей.

Монголия, кроме Советского Союза, торгует еще более чем с тридцатью странами. Транзитные перевозки в значительной мере идут через территорию СССР.

Торговые пути старой Монголии были караванными. А как же иначе, если испокон веков товары перевозили на верблюдах?

То время ушло в прошлое. Главный грузопоток, связывающий сегодня две страны, идет через советскую железнодорожную станцию Наушки в пограничный монгольский город Сухэ-Батор. Другая трасса — Чита — Чойбалсан. Здесь тоже проложена железная дорога. Третий путь — воспетый в песнях Чуйский тракт. Четвертый — по воздуху — от аэропорта Буят-Уха до Москвы. И наконец, Монголию и СССР связывает — как это ни удивительно для сугубо сухопутной страны — море, Хубсугул, океан-озеро.

Алексей Кривель, корр. «Правды» — специально для «Вокруг света»

Фото Г. Колосова Улан-Батор — Москва

Лоси сумароковых лесов

По узкой тропинке, проторенной в снегу, двигалась странная профессия: впереди шла маленькая женщина в ватнике, с хворостиной в руке, а за ней тянулась по полю цепочка лосей. Я отступил в сторону, пропуская их. Лоси, волнуясь, обходили меня стороной, но некоторые, прижимая к голове уши и втягивая ноздрями воздух, подходили совсем близко. Самый крупный лось потянулся к моей сигарете...

— Не бойтесь, это Нерон.— Сопровождавший меня егерь Матвеев погладил лося по голове и попытался прогнать. Но того, видать, ласка приободрила, и он стал играть, подталкивая человека головой. На месте сброшенных на зиму рогов у лося виднелись только маленькие черные наросты, и потому забава эта была безобидной.

— Ну, иди, иди...— Егерь похлопал Нерона по боку, и тот нехотя двинулся за своими сородичами.— Странное дело,— заметил Матвеев,— вроде и росли все вместе, но одни терпеть не могут дыма, а другие — наоборот. А есть которые и запах бензина любят. Вот вам и дикие животные...

С Сумароковской лосефермой я познакомился зимой, когда наша киногруппа приехала на осмотр будущего места съемок. Предстояло снимать картину об одомашнивании лося в маленькой, затерянной в глубине костромских лесов деревушке Сумарокове.

В нашей стране существуют, еще лосефермы: в Печоро-Илычском заповеднике и в Ярославской области; создается новая лосеферма в Башкирии. Идея организации таких ферм восходит к 1935 году и принадлежит профессору Петру Александровичу Мантейфелю. Именно тогда он высказал мысль: «Пора, наконец, исправить прежние ошибки и ввести лося в список новых сельскохозяйственных животных».

За сорок с лишним лет поголовье лосей в стране увеличилось в четыре раза и достигло восьмисот тысяч. Но по-настоящему сельскохозяйственным животным лось так и не стал. Одомашнивание пока остается в стадии эксперимента, хотя и проходит он довольно успешно. На лосефермах получают мясо, молоко, новый лекарственный препарат альцесин, который приготавляют из молодых пантов и который, как утверждают специалисты, по своим лечебным свойствам превосходит знаменитый пантокрин.

Впрочем, нас больше интересовал сам процесс одомашнивания дикого животного. И когда в один из последних дней апреля нам сообщили, что у лосих начался отел, мы тронулись в путь.

...На рассвете нас разбудил Юрий Александрович Курочкин. С ним и Екатериной Митрофановной Богомоловой, сотрудниками Института нормальной физиологии имени П. К. Анохина АМН СССР, мы встречались еще в Москве. Они стали нашими первыми консультантами по проблемам одомашнивания лося.