Ненависть и ничего, кроме любви - Любовь Валерьевна Романова Страница 53

— Марк, это что? — спрашиваю я, косясь на цветы в его руках. Играть недовольство сложно, когда пребываешь в немом восторге.

— Цветы для прекрасной девушки, — отвечает он, пожимая плечами.

— Какие еще цветы? Разве мы не договорились, что между нами нет отношений?

— Договорились, — кивает он.

— Тогда что это?

— Цветы для прекрасной девушки.

— Мммарк! — растягивая согласную рычу я в ответ на его безмятежное поведение.

— Марк! — резко оборачиваюсь на голос, что похож на звон колокольчиков, и натыкаюсь на Диану.

Она вообще не спит или сделку с демоном перекрестка заключила? Почему всегда выглядит так идеально? В терракотовом пальто и сапожках на высоком каблуке она выделяется ярким пятном на фоне черно-серых тонов. Из-под легкой береточки вьются светлые кудри, обрамляя лицо. На ее фоне волей не волей начинаю чувствовать себя серой мышью.

— Какой букет! — восклицает она звонко, — для кого он? — ну как может быть столько наигранности в голосе? Актриса погорелого тетра!

— Для тебя, — неожиданно выдает Марк и протягивает ей цветы.

Чувствовать себя более нелепо, чем сейчас, наверное, уже невозможно. Представляю, как я повеселила Марка своей претензией. Отступаю на пару шагов, а белобрысая амеба поворачивается ко мне, одаривает ослепительной улыбкой и выдает:

— О, это ты! Привет, не заметила тебя сразу.

— Привет, — отвечаю я просто. Найти подходящего ответа не могу и вообще испытываю лишь одно желание — уйти отсюда поскорее.

— Выглядишь чудесно, — говорит Марк, обращаясь к Диане, отчего та улыбается еще шире и все ее внимание сосредотачивается на нем.

— Спасибо, — воркует она, а мне, клянусь, хочется камнем бросить в эту пару голубей, — у меня первая пара в вашем корпусе. Проводишь?

— Конечно, — соглашается Марк, поворачивается ко мне и бросив короткое «увидимся», уводит Дивану вдоль по дорожке к институту, оставляя меня смотреть им вслед.

Такого унижения я не испытывала, должно быть, никогда. Стоять и смотреть в след человеку, с которым просыпалась в одной постели еще вчера, уводящем за руку другую, не просто не легко. Это, оказывается, больно. Знаю, что сама это затеяла, и что я могла бы быть на месте этой амебы — идти с Марком за руку, держа в руках очаровательный букет и быть счастливой, а не стоять в одиночестве посреди парковки, жалея себя за собственный провал. Но неужели он настолько быстро передумал? Еще недавно клялся в любви, вчера закатывал скандал по поводу моего предложения, а уже сегодня пользуется всеми преимуществами нового положения?

Даже в институт идти расхотелось, и настроение упало до исторического минимума, но пары вот-вот начнутся, поэтому буквально заставляю себя перебирать ногами. Эта ситуация так выбила меня из колеи, что я прихожу не в свою аудиторию, где меня встречают удивленные взгляды совершенно незнакомых студентов. Ладно, хоть заметила сразу, а то могла бы и на лекции посидеть в чужом потоке.

Когда добираюсь до своей аудитории первым делом ищу глазами Марка, но его нет. Мартынов сидит с Мишей на последнем ряду, а Радецкий где-то шляется с этой амебой. Замечаю, что Ира мне машет и иду к ней.

— Как выходные прошли? — интересуется она.

Да где же он есть? Я успела дойти до корпуса, ошибиться аудиторией, найти нужную, а его до сих пор нет. Куда там он ее повел?

— Вер?

— Что? — Ирка потрясла меня за плечо, а теперь и в глаза пытается заглянуть.

— Спишь что ли? Спрашиваю, как выходные прошли! — повторяет она, — уже в четвертый раз.

Четвертый? Вот ведь… И самое нелепое, что я снова не помню, о чем она спросила. И уже хочу ей в этом признаться, но, к счастью не успеваю. В аудиторию приходит преподаватель, а следом за ним и Радецкий. Он поднимается на верхний ряд и даже взглядом меня не одаривает. Ну и черт с ним! Хочет такой игры? Он ее получит!

Глава 23

— Идешь в столовую? — спрашивает Ирка, а я безмолвно киваю.

Главная сцена нашего вуза полна — голодные студенты молниеносно разбирают еду и места за столиками. Мы с Ирой едва успеваем занять последний в самом дальнем углу. Ее поднос как обычно ломится от тарелок со всевозможной едой, на моем же и так излишняя порция супа и салат из помидоров — я бы и это не взяла, но утреннее происшествие все соки вытянуло, есть хочется до ужаса, и кажется, что живот к спине липнет. Правда еда вся какая-то безвкусная, словно пластиковая, и ем я без аппетита.

— Ты чего сегодня такая загруженная? — спрашивает Ирка.

— Устала. Ночью диплом писала, а это требует времени, особенно, когда не понимаешь, о чем пишешь.

— Что у вас с Марком? — будто невзначай спрашивает она.

— А что у нас с ним? — некрасиво отвечать вопросом на вопрос, но и задавать такие вопросы тоже не верх приличия.

— Ну, — тянет Ирка, — раньше вас подпускать друг к другу было страшно, а теперь тишина.

— Все взрослеют рано или поздно. Марк не исключение, — стараюсь говорить ровно, чтобы не вызывать подозрений.

— Значит, многолетняя война закончилась нейтральным миром? — не унимается подруга, чем слегка выводит меня из себя.

— Полагаю, да, — отвечаю коротко и во избежание развития разговора тут же перевожу тему, — а что у тебя?

— А что у меня? — в отличие от меня Ирка, видимо, не претворяется непонимающей.

— Ну, какое продолжение имеет история с Мартыновым?

— Никого, — сказала, как отрезала, — какое продолжение может быть с ним у меня?

— Он явно был заинтересован, — пожимаю плечами.

— В ком? — спрашивает Ирка громче нужного, но тут же осекается и понижает голос, — во мне? Заинтересован он вон в той девице, — Ирка кивает головой куда-то в сторону, я перевожу взгляд в том же направлении и на противоположном конце столовой вижу Егора.

Мартынов сидит едва ли не в обнимку с какой-то девушкой — симпатичной, но простой. На фоне рядом сидящей Дианы она слегка меркнет, особенно оттого, что белобрысая амеба даже в столовой ведет себя кричаще — на показ. Она громко и заливисто смеется — даже до нашего столика долетает ее колокольный звон, и активно жестикулирует, привлекая к себе всеобщее внимание. Так бы и дала ей подзатыльник, чтобы меньше паясничала. И мое желание двинуть ей растет по мере того, как за стол с подносом в руках садится Марк, а эта громкая дура тут же липнет к его плечу, словно ее магнитом притянуло.

— Во мне он