Ваше Сиятельство - 1 (+иллюстрации) - Эрли Моури Страница 53

— Саш, они могут опять стрелять! У тебя кровь течет! — Айлин испуганно коснулась моей руки.

— Все хорошо, — я наклонился, поцеловал ее в мокрую щеку. — Уже все закончилось. Прошу, пока постой в сторонке, мне нужно разобраться с оставшимися вопросами, — я повернулся к дружкам Сухрова: — Эй, сюда идите! — я махнул рукой Адамову и Брагиным. — Ты тоже! — я указал пальцем на Лужина.

Когда они с опаской приблизились, я распорядился:

— Ну-ка поставьте Еграшу на ноги. Помогите ему встать, видите же, парню совсем плохо. И можете расслабиться — без причины бить не буду.

Лужа не пошевелился, но Адамов с Сергеем Брагиным оказались вполне услужливыми: подскочили к Еграму, приподнявшемуся на локте, и попытались его поднять. Тот не сопротивлялся.

— А ты, Лужа, тупой, да? — полюбопытствовал я. Подошел к нему и резко врезал кулаком под дых. — Я сказал, бить не буду без причины. А вот сейчас она есть. До тебя, сволочь, еще не дошло, что графа Елецкого надо уважать? — взяв его за волосы, я поднял ему голову, чтобы заглянуть в глаза.

— Оставь его, — проворчал граф Сухров, но теперь с его стороны это выглядело как просьба, при чем достаточно кроткая.

— Как же, твоя главная шестерка! Ее нельзя обижать, да? — усмехнулся я. — Ладно, не буду об него пачкаться. Но в любой момент могу вернуться к его воспитанию. Давай, Еграша, решай, бой окончен? Признаешь всецело мою победу?

Он хмыкнул, отведя взгляд, но было видно, что глаза его потускнели и нет в них прежнего огня коварного хищника.

В этот момент из входа в двухэтажку появилась Ковалевская, торжественно неся остробой. За ней барон Адашев и двое его приятелей, ведущих под руки Подамского — вот теперь ясно, кто был стрелком. Самой последней, опустив голову и поджав губки, шла баронесса Дарья Грушина.

— Не знаю, чем ты его так, но еле ноги переставляет! — радостно сообщил Рамил, мотнув головой в сторону Никиты Подамского.

Вид того был жалок: бледный с желтизной — такое бывает от испуга или сильного потрясения. Лицо несчастного барона украшало множество кровящих царапин, его ноги заплетались. Княгиня, шедшая первой, торжественно обогнула кучку кирпичных обломков и вдруг направила оружие на Лужина.

— Бах! — громко сказала Ольга и рассмеялась. Затем повернулась ко мне: — Граф Елецкий, предлагаю их всех расстрелять. Зачем нам пленные? Тем более такие мерзавцы. На Грушину лучше не тратить дротики, могу ей просто выцарапать глаза.

— Ваше сиятельство, будьте милосердны, — ответил я, любуясь ее улыбкой и холодной голубизной глаз — ну точно валькирия. И перевел взгляд на Сухрова: — Граф, внятно повторяю вопрос: вы признаете свое полное и безоговорочное поражение? Третий раз спрашивать не буду: я просто превращу тебя в мешок с переломанными костями и не пощажу твоих шестерок!

— Признаю… — процедил сквозь выбитые зубы Еграм и сплюнул кровью.

— Принеси извинения! — Ковалевская шагнула к нему и уперла в его грудь короткий ствол остробоя, при этом нажимая на место, отмеренное лиловым синяком. — Полагаю теперь, когда твои люди пошли на такую подлость, как стрельба тайком по нашему бойцу, мы имеем право не церемониться с вами. Теперь любое наказание вам будет в рамках дворянской чести.

Вообще-то, я такого не ожидал от Ольги. Княгиня открыла себя с неожиданной стороны. Да, она и раньше была дамой боевитой, но не с таким градусом воинственности. Тем более раньше она никогда не занимала ничью сторону, кроме своей собственной, а теперь вот она во всей красе всецело в моей команде. Или, княгиня полагает, что я в ее команде? Хотя сейчас это неважные детали. Одно лишь мне не нравилось, что своей инициативой Ковалевская слишком отодвинула в сторону Айлин.

— Извини, граф Елецкий. Я был не прав, — сказал Еграм, поморщившись не от собственных слов, а от боли. — Признаю, мы слишком перегнули. Перегнули не сегодня, а уже давно. И последнее… с остробоем, конечно, подлость. Мне стыдно за это. С остробоем — это позор. Так нельзя было делать!

Вот еще одна неожиданность: я чувствовал, что Сухров говорит искреннее. И сейчас я был почти уверен, что идея с остробоем принадлежит вовсе не ему, а Лужину или Подамскому. Потому как, говоря последние слова, он гневно смотрел в их сторону, как бы крича взглядом: «Видите, к чему привела ваша гнилая затея⁈».

— Приятно слышать, что ты это сам понимаешь, — сказал я. — Тогда на этом замнем. Но есть еще кое-какие вопросы… Айлин, — я приобнял ее, стоявшую рядом, — пожалуйста принеси мои сигареты и платок — он где-то в сюртуке, — когда она проворно отбежала, продолжил: — Я не сторонник решать споры в драке, но хочу предупредить: если кому-либо захочется испытать мою силу или мое терпение, то я не буду ограничивать себя никакими средствами. Могу просто дать в морду, а если пожелаю, ударю магией так, что голову снесет как ту оконную раму, — я кивнул на второй этаж старого колбасного цеха. — Это я говорю не для того, чтобы донести до вас, какой могучий парень этот граф Елецкий. А для того, чтобы ни у кого не имелось прежних соблазнов. Особо подчеркну, мое покровительство всецело распространяется на всех моих друзей: барона Адашева, княгиню Ковалевскую и, разумеется, Айлин. Даже не пытайтесь их чем-то задеть. Эй, Груша, тебе ясно, — с легкой насмешкой, я глянул на Грушину.

Она прошипела что-то неразборчивое и отвернулась.

— Мой великий заступник! — Ковалевская рассмеялась, положив руку мне на плечо. — Да разве меня кто-то посмел бы? Но спасибо, очень приятно.

— Подожди, Саш, — Айлин сунув мне сигареты, отодвинула мою руку и принялась осторожно, краешком своего платка стирать потеки подсыхающей крови. — Так не больно?

— Да кто теперь посмеет⁈ Сань, это все можно было не говорить! На тебя рискнут попереть только полные идиоты! — высказался Рамил Адашев.

— Так в том-то и дело, что в нашем классе половина полных идиотов. Глянь, например, на этого или на этого, — я с презрением глянул на Подамского потом на Лужу. — Еще в тот первый день, когда я пришел в школу после ранения. Я всем продемонстрировал свои магические возможности: не все устояли на ногах и потом собирали на полу тетради с учебниками. Продемонстрировал это не ради хвальбы, а чтобы дошло даже до тупых, что не надо трогать меня и тем более Айлин. Но мое предупреждение мало кто взял это в расчет. Ладно, теперь о приятном. Лужа ну-ка выдай выигрыш моим девочкам. И сколько ты там брал себе процентов, двадцать? Так вот отдашь им все до копеечки без всяких удержаний. Давай, неси свою денежную тетрадь, огласи сумму.

Лужин, неторопливо, согнувшись от не отпускающей боли, пошел к ящикам, где лежали школьные сумки. Вернулся мрачный, листая по пути тетрадь. Не поднимая головы произнес:

— Айлин выигрыш триста сорок два рубля. У княгини такой же.

— Триста сорок! — восхитился кто-то из одноклассников Адашева. — Мать моя! Это за какие ставки⁈

Народ обступил Лужина — денежная игра интересовала почти всех и заговорили о ней, постепенно забывая о самом поединке.

— Теперь о важном лично для меня… — я повернулся к Сухрову. — Идти можешь?

— Да, — отозвался он, чуть согнувшись от боли.

— Нужно с тобой поговорить наедине, — сказал я. — Давай отойдем.

— Мы проводим, — вызвался Адамов.

— Оставь, я сам! — Еграм раздраженно оттолкнул его руку.

Можно было отойти в сторонку к краю двора — с такого расстояния нас бы не слышали. Но я направился к входу здание старого «колбасника». Возможно, там мне придется применить магию «Инквизитор» на Сухрова, а этого не хотелось делать при посторонних взглядах.

— Зачем туда? — забеспокоился граф Сухров, когда понял, куда я направляюсь.

— Скоро поймешь. Не бойся, здесь угрозы для тебя нет, — я остановился, пропуская его.

Мы повернули направо и зашли в помещение, где был старый прожженный диван, стол и пара табуреток.

— Присаживайся, если тяжело стоять, — сказал я и достал сигарету. — Возможно, разговор длинный.

Еграм после некоторой заминки опустился на табурет.

— В общем есть два варианта: либо ты сейчас поклянешься, что ответишь на мои вопросы честно, либо я применю особую магию. Тогда ты в любом случае будешь