Догоняя Птицу - Надежда Марковна Беленькая Страница 54

Лота вспоминала все случаи, подслушанные внизу, на стоянке у моря - и еще раньше, в детстве. Про НЛО в Крыму. Про похищение людей людоедами. Про историю с дурманом, которым целая стоянка отравилась насмерть - об этом случае до сих пор слагают песни и легенды по всему побережью. Как звали девушку, которая сидела у костра слева от Лоты - Муха, Рябина? Лота забыла лица, но помнила имена.

Вопросы теснились в голове, их некому было задать. Да и не хотелось задавать. Лота понимала, что это ее персональная тайна и никто не поможет ее разгадать.

* * *

Добычи лесники убивали больше, чем могли уволочь с собой, и Лота все время боялась наткнуться в лесу на разлагающиеся останки оленей туши. Однажды кто-то рассказал про ту собаку на дороге. Оказывается, ее убил вовсе не дух леса, не оборотень, не старуха в тулупе, а свирепый лесник по кличке Вини-Пух. Этот Вини-Пух зимой и летом жил в горах в нескольких километрах от их лесничества. Он ездил верхом на приземистой рыжей лошаденке с насмерть испуганной мордой и метко стрелял из ружья. У их лесников была с ним адская застарелая вражда. Видимо, Вини-Пух в тот вечер вышел поохотиться, пристрелил вместо оленя чью-то овчарку и не потрудился убрать труп с дороги. С той самой дороги, по которой часом позже они проходили. Может, решил, что это их овчар, и хотел воспользоваться случаем и свести счеты.

Лота была разочарована: такому интимному, такому знаковому для нее происшествию нашлось самое заурядное объяснение. Сумасшедший мужик с длинными как у гориллы руками. Она видела его однажды, когда он зачем-то приходил к их лесникам. Они долго орали друг на друга через закрытую дверь - у Лоты мороз шел по коже, такая тюремная, первобытная агрессия исходила от этих бессвязных криков - а потом Вини-Пух отошел подальше от дома, сорвал с плеча ружье и принялся палить в тяжелое осеннее небо. Злился, что они без него решили заняться бизнесом - катать летом туристов по горному Крыму.

А она-то поверила, что это призрак смерти гнался за ней в тот вечер! Семенил рядом, сопел, дышал в лицо сыростью и гнилью, прячась за синие вечерние стволы. Лота всматривалась в лес и, казалось, почти его различала. А потом сидела при свече и смотрела в черное окно. И чувствовала, как оттуда, из угольной тьмы кто-то ответно смотрит на нее с ледяным любопытством.

И все-таки Лота знала: это была она. Лота помнила запах и ту особенную, ни с чем не сравнимую тревогу...

И она шла к людям, шла разговаривать с ними об охоте и о сельском хозяйстве. Пить водку и слушать радио, встроенное в магнитофон "Весна", удивляясь, как сильно изменился мир за последние пару месяцев. И снова Птица куда-то все время ускользал и терялся из виду, и она ходила за ним следом, как привязанная.

А единственным человеческим существом, вблизи которого она могла расслабиться и хотя бы немного почувствовать себя прежней, был, разумеется, Володя.

Глава восемнадцатая

Человек из детства

Володя был человек из детства. Когда он подходил близко, все небо исчезало без остатка, такой он был большой. Крошечная Лота смотрела на него снизу вверх, запрокинув голову, и у нее ныла шея и кружилась голова. Вокруг него всегда что-то двигалось - летали бабочки, закручивались клочья тумана, клубился дым, тучи ходили взад-вперед. Не хватало только молний, плещущих знамен и поющих труб. И всегда он что-нибудь приносил в большущих ладонях, сложенных лодочкой: жука-рогача, череп птички, доисторическую косточку, вросшую в камень. Приносил и показывал Лоте, присев на корточки для удобства коммуникации.

Когда Володя рубил дрова - высокий, сосредоточенный, молчаливый, в своей тельняшке и с бисерными браслетами на запястьях - был он вылитый Борис Борисович Гребенщиков. И волосы длинные, и хвост, как у БГ. Только ростом значительно выше.

Володя собирал на альпийском лугу цветы и составлял из них букеты. Эти букеты он ставил в середину стола, а лесники думали, что это Лотина работа. Ходил любоваться восходами и закатами несуществующего солнца. Мазал лошадей зеленкой даже в самые непроницаемые дожди и зубодробительные холода. Он ежедневно проведывал овчара и следил, поел ли он вовремя и есть ли у него вода. Заботился о тех, кто болен, и о тех, кого приручили.

Володя был единственным из всех, чьим пожиткам удалось сохранить запах и облик дома. Даже Лотин ермак на лоне природы одичал и утратил человеческие очертания: вещи в нем болтались кое-как, воняли дымом, несколько раз намокали и были просушены на ветру, перемешались с сором, ракушками и засохшими цветками, которые некогда представляли собой сентиментальную ценность, но растеряли ее по пути и сделались неопознаваемыми и безымянными. Чего же говорить о рюкзаках всех остальных насельников их обители? Это был воплощенный хаос, путанная и исчирканная временем карта странствий, небрежный и приблизительный портрет хозяина. Рюкзак Володи был прибран, как бедная, но чистая комната ботана в студенческой общаге. В нем имелся даже бумажник - правда, теперь пустой. Вещи были сложены, бережно распределены по отделениям и вместилищам, аккуратно укомплектованы, и среди них не раз находилось какое-нибудь лакомство или съедобный ништяк, неактуальный и даже мусорный в городе, но чрезвычайно ценный в условиях дикой природы: завалявшаяся баранка, горстка слипшихся леденцов, соевый батончик. Имелась у него папка на завязках, в которой он хранил свои рисунки, имелась и другая папка - с чистыми листами бумаги. Были цветные карандаши, перехваченные аптечной резинкой коробочки с акварелью, банки с гуашью и тюбики с масляной краской, упакованные в целлофановый пакет. В боковом кармане помещалась коробка с бисером