Догоняя Птицу - Надежда Марковна Беленькая Страница 56

родителей. Но и тех занимали новые заботы. Володин отец, и без того достаточно крупный чиновник, постепенно становился все крупнее, однако со временем он, голый и беззащитный, как моллюск без раковины, встал преградой на пути у гораздо более хищных, к тому же безбашенных бывших собратьев, перерезав им путь к некоему вожделенному источнику, который без него на пути был бы доступен, причем легко доступен. Благодаря недремлющему инстинкту, он заранее вычислил эти перемены на шахматной доске, но в результате внешние обстоятельства стеснили его настолько, что в конце концов пришлось за немалые деньги из собственного кармана нанять себе мордоворотов в охрану. Мордовороты с голдами и в малиновых пиджаках на широченных плечищах выглядели много круче, чем их суетливый хозяин, но смотрели на него с вассальной почтительностью. Все эти хитросплетения меняющейся повседневности были от Володи далеко. За пару лет он объездил все Забайкалье. Иркутск был ему мал, вся Сибирь стала ему мала. Каждый раз ему трудно было смириться с мыслью, что снова придется привыкать к дому. Всякий раз он собирался взяться за учебу и кое-как окончить проклятый институт, чего бы ему это ни стоило, а потом получить грант или выпросить у отца денег и уехать в Москву или куда угодно, лишь бы не жить дома.

- Озеро Байкал - настоящее море. Рыбы нереально много. За час можно наловить ведро. Нацепишь червя на крючок, закинешь подальше - и сразу поплавок ко дну. Прошлой осенью мы с приятелем туда поехали. Забрались в дикие места - в бухту Аяя. Слыхали про такую? Ребята, по сравнению с этой бухтой наше плато это просто...

-Манхеттен, - подсказал Коматоз.

-Типа того, Манхеттен, да. Там неподалеку у приятеля дядька проживал в поселке, прямо среди тайги. С одной стороны - Байкал со всякими чудесами и местными легендами, с другой - бесконечный лес. Я все мечтал пролететь над этим лесом ночью на вертолете - говорят, сколько глаз хватает, снизу и сверху сплошь чернота. Так вот, дядька дал нам лодку, и мы поплыли вдоль берега и целую неделю жили в тайге. Людей - ни единого человека за целую неделю не встретили! Даже следов человечьих, только изредка - старое кострище или остатки какой-нибудь бревенчатой хибары. Рыбу ловили, рисовали пейзажи. Грибов там, дикой смородины просто до фига! Как-то раз отплыли на лодке далеко от берега, смотрим - вода прозрачная, а в ней стоит лес. Ветки подходят почти к поверхности, веслом можно дотронуться. Так мы и не поняли, что там на дне.

-А еще я там понял, - продолжал Володя, - что меня на самом деле привлекает. По-настоящему притягивает. И это только одно: царство природы. Люди, социум, архитектура - все не то. На этом на всем тоже есть, конечно, отпечаток божьей руки. Но слабенький, как будто стертый.

-Отпечаток чего? - не выдержала Лота.

-Божьей мудрости, чего же еще, - встрял Коматоз.

-Божьей мудрости, именно так! Я не шучу. Вот мне с тех пор и перестало все это нравиться. Люди, города... Даже архитектура интересует только в тот момент, когда она перестает быть делом человеческих рук и тоже становится великим царством природы. Какая-нибудь заброшенная стройка или ржавый завод мне милее...

-Кремля, - подсказал Леха.

-Точно, Кремля... А как-то раз случай был: я заблудился. Пошел рисовать пейзаж, в итоге нашел грибы, поперся в лес все глубже, все дальше. От леса же пьянеешь круче чем от водки, сознание спутывается... Потом встретил оленя - за ним погнался, чтобы как следует рассмотреть и запомнить. В общем, заблудился. Кругом - тайга. И вот верите, пипл - иду, а мне не страшно. Вроде понимаю, что дорогу назад не найти. И чувствую, что даже если вдруг помирать начну от голода или холода - все равно буду счастлив. Потому что помирать буду не в городе, не в больнице, а в великом царстве природы.

От этих названий - Байкал, река Куркула, бухта Аяя - сладко ныло сердце: так у голодного текут слюни от названий сыров и колбас. И Лота дала себе слово: если Крым когда-нибудь кончится, она поедет в бухту Аяя, смотреть на подводный лес. Не одна, конечно - они туда поедут вместе с Птицей.

* * *

Иногда Володя брал гитару и, блямкая на трех аккордах, затягивал какую-нибудь заунывную, ни разу никем не слышанную песню. Пока он пел, вокруг все притормаживалось. Леха переставал отпускать свои дебильные шутки и гопнические остроты. Лесники мрачнели, но не агрессивно, а задумчиво. Коматоз погружался в воспоминания, Индеец - в глубокую созерцательность. И даже на лицо Птицы ложилась тень не то сомнения, не то раскаяния.

Ни разу не повторив одну и ту же песню по своей воле, Володя не отказывал, если кто-то его просил спеть что-нибудь из того, что запомнилось и понравилось.

- Слушай, а можешь вот это, - Леха нахмурил низкий лобик и пощелкал пальцами. - Ну это вот...

-Которое? - улыбался Володя.

-Это... Слезы алой зори молодой а-а-а...

-А, это? Это можно, - оживлялся Володя и с удовольствием повторял старую песню.

-А про девушку в поезде?

-Без проблем, - отвечал Володя и пел про девушку и про поезд.

-А про ночь и двери?

-Двери? Легко.

-Опять нытье развел, - ворчал Коматоз. - Повеселее чего-нибудь не можешь?

-Не умею, - отзывался Володя. - Лирик я.

Он подкручивал колки, настраивая гитару, и усаживался поудобнее.

-Ночь за окном, - заводил он неожиданным певучим тенором. - Прозрачная ночь за открытым окном. Двери не спят, они закрываются на засооовыы...