Светочи Тьмы - Татьяна Владимировна Корсакова Страница 57

И Мирослава выбрала! Она приведет подмогу, а потом, когда Артём окажется в безопасности, всем-всем расскажет, какой урод Славик Горисветов!

Это было правильное решение. Это было меньшее зло. Вот только бежала она не в ту сторону! Ей нужно было вверх, по пологому склону оврага, а она мчалась вниз, к затону. Мчалась с такой скоростью, что не сумела сохранить равновесие, кубарем скатилась вниз, застряв в густом прибрежном ивняке. Может быть, она даже на какое-то время потеряла сознание, потому что, когда пришла в себя, к мерному журчанию воды примешивались какие-то звуки. Какие-то странные, чуждые этому месту звуки.

Мирослава выглянула из-за кустов. Сначала она увидела лишь одного человека. Он стоял по колено в воде, спиной к ней. Ей показалось, что он ловит рыбу. Ловит голыми руками, как медведь лапами. А рыба большая, можно сказать, огромная! Она трепыхается и вырывается! Она кричит и булькает… Вот только рыбы не умеют кричать…

Рыба перестала биться, затихла, а рыбак распрямился, обернулся и посмотрел прямо на Мирославу. Это не рыбак, это дядя Митя. И рыба – это никакая не рыба… Длинные волосы, клетчатая рубашка, синие джинсы… Это реставратор Разумовский. Теперь он совершенно неподвижный, потому что мертвый.

– Эй? – Дядя Митя улыбнулся какой-то досадливой улыбкой, помахал рукой. – Эй, иди-ка сюда, малышка!

Да, Мирослава была невысокого роста. Да, Славик считал ее мелкой и безмозглой! Но она была достаточно умной и достаточно сообразительной, чтобы понять, что происходит. И с собственным онемевшим телом она успела совладать достаточно быстро, рванула с места еще до того, как дядя Митя выбрался на берег.

Мирослава бежала и слышала свист ветра в ушах, а за спиной чужое тяжелое дыхание. Она была моложе и шустрее, она могла бы спастись, если бы не зацепилась за торчащий из земли корень, если бы не упала.

Он настиг ее в три длинных прыжка, упал на колени рядом, рывком перевернул на спину, спросил, задыхаясь:

– Что ты видела, малышка? Скажи мне, что ты видела?

Не важно, что она видела! И не важно, что бы она сказала – в глазах, прячущихся за бликующими стеклами очков, она уже видела свой смертный приговор. А за спиной человека, мягко сжимающего мозолистыми ладонями ее шею, она видела черную фигуру. Видела тонкие пальцы, по-паучьи ползущие по его плечу. Слышала сводящий с ума шепот в своей голове: «Кто не спрятался, тот мертв…» Она не спряталась. Она уже почти мертва. И по ее вине может умереть Артем. Сейчас, на самом пороге смерти, она видела, слышала и чувствовала все с убийственной четкостью.

А пальцы на ее шее сжимались все сильнее и сильнее. Она видела выражение муки на лице своего убийцы. Она чувствовала неуемную жажду и черную радость той, что стояла за его спиной, направляя и управляя. Она видела все, пока он с какой-то почти мольбой не сказал:

– Ну же… Ну, закрой глазки, маленькая. Хватит уже…

А потом она умерла. Умерла, чтобы воскреснуть несчастной, все-все забывшей идиоткой. Чтобы всю последующую жизнь собирать свое сознание по кусочкам. Чтобы в каждую секунду своей жизни ощущать неизбывное чувство вины за что-то несовершенное, что-то непоправимое…

Мирослава открыла глаза, оттолкнула от себя человека, которого привыкла считать другом, отшатнулась сама. Она бы упала, если бы не Фрост. Еще один друг, которого она забыла, которого бросила умирать на той чертовой полянке. Бросила, не привела помощь.

Слезы лились по щекам, прожигая на холодной коже горячие борозды, и она ничего не могла с этим поделать. Она словно бы рождалась заново, нащупывала дорогу к себе прежней, связывала оборванные нити, рвала опасные узы. А Фрост прижимал ее к себе, гладил по голове своими обожженными руками, шептал что-то успокаивающее.

* * *

Когда Мирослава рванула к этому урке, Самохин рванул было за ней следом. Его остановил звон проволочных крыльев за спиной. Словно невидимые руки потянули за полы пиджака, не пуская, не позволяя помешать. За звоном ангельских крыльев он не расслышал того, что услышала Мирослава. И наверное, не успел бы ее подхватить. Артём его опередил, поймал мягко оседающую на землю девчонку, прижал к себе, как самое ценное, самое дорогое.

Ну и слава богу! Потому что сам Самохин был не силен в вопросах успокоения девчонок. Плохо у него это получалось, кое-как. Зато у него хорошо получалось раскрывать преступления. Мог по праву собой гордиться!

Вот и это многолетней давности преступление он тоже раскрыл. А всего-то и нужно было внимательно слушать свидетелей и анализировать услышанное. А всего-то и нужно было не сбрасывать со счетов того, кого все считали героем.

Первым звоночком стал ответ на запрос Самохина по поводу доброго самаритянина Дмитрия Леонидовича Елагина. Кто такой? Откуда взялся?

Ответы удивили. Странно, что таким вопросом не задался никто до него. А Дмитрий Леонидович, он же дядя Митя, оказался бывшим зэком, отмотавшим свой срок больше двадцати лет назад. Был он из местных, из деревенских, учился в одном классе с Всеволодом Горисветовым. Друг детства, так сказать. Вот только один из друзей стал олигархом и меценатом, а второй покатился по наклонной дорожке. Вор-рецидивист. Вроде бы, ничего общего с убийствами и, уж тем более, с маньяками, но проверить его стоило. А потом всплыла та история с ограблением чернокаменского ювелира. Ограбление было странное, по утверждениям потерпевшего, ничего ценного не пропало, только дневник Августа Берга. Имя это к тому времени уже было у Самохина на слуху, имя это было связано с Горисветово, и уже одно это настораживало.

В кулуарах ходили слухи о причастности к случившемуся пропавшего без вести Разумовского. Очень, знаете ли, удобно все списывать на пропавшего без вести. И убийства, и ограбления! Вот только не пойман – не вор. А один вор на примете как раз-таки имелся. Матерый и опытный, водивший дружбу с хозяином Горисветово. Или дело было не в дружбе, а во взаимных услугах, которые оказывали друг другу бывшие однокашники? Елагин Горисветову – дневник Берга. Горисветов Елагину – теплое и непыльное местечко. И по датам все сходилось, Елагин запросто мог похитить для старого дружка этакую безделицу. Зачем Горисветову безделица – другой вопрос, с этим еще предстояло разбираться. Самохин бы и разобрался, если бы потребовалось, вызвал