Забери меня - Маргарита Дюжева Страница 59

Запрещал себе заглядывать к ней с того самого момента, как расстались. Просто выкинул из своей жизни. Вычеркнул. Как и обещал. И оттого еще больше не понимаю свои действия. Что делаю, зачем… Хер разберешь.

За это время у нее появилось предостаточно новых фоток. Вечеринки, вечеринки, еще раз вечеринки. В клубе, в каком-то доме, на пляже.

Дорвалась зараза.

Я испытываю какое-то злорадство, думая о том, что рано или поздно с таким образом жизни у нее непременно настанет такая жопа, из которой она не сможет выбраться. Может тогда до нее дойдет…

— Сука, — само вырывается, когда вижу ее в купальнике, рядом с каким-то парнем.

Он по-хозяйски держит ее за талию, она сложила лапки у него на груди, еще и ногу кокетливо подняла. Зависаю на рыжей шевелюре, на россыпи веснушек и маленьких ярко-оранжевых ноготках.

Мне никогда не нравился оранжевый, и она это знала.

Я все-таки иду за бутылкой. Выбираю самую дорогую и возвращаюсь в свое темное убежище. Залпом стакан до дна. Продышаться. И следом еще один.

Демид Барханов глушит по-черному из-за сопли малолетней. Кому скажи, не поверят.

С нездоровым упорством продолжаю копаться в ее фотках и в какой-то момент понимаю, что не только рассматриваю ее саму, но и ищу подтверждение своему присутствию. Тому, что, когда был рядом, что наша дурацкая история мне не приснилась.

Даже намека нет.

Она полностью удалила все кадры, которые были хоть как-то связаны со мной.

Даже ту утреннюю фотографию неба с моего балкона, которую она отстаивала с пеной у рта. Все снесла.

Меня словно и не было никогда в жизни этой несносной особы.

Это ведь хорошо, да? Я ее вычеркнул, она меня вычеркнула. Ситуация исчерпала саму себя, можно переворачивать страницу.

Тогда почему меня накрывает? Челюсти сжимаю так, что еще немного и зубы раскрошатся. Кулаки тоже сжимаю, до побелевших костяшек.

Я злюсь, хочу отбросить в сторону телефон, утопить его а бассейне, но не могу.

Как привороженный продолжаю наблюдать в замочную скважину за ее жизнью.

Новые туфли на высоком каблуке. Им, наверное, грош цена, но я не могу оторваться от изящных щиколоток. Шорты, из которых вот-вот вывалится задница.

Выпяченные губы. Вульгарные фотографии еды и прочий ширпотреб. Лерка любила говорить, что я ничего не понимаю в трендах. Не понимаю, да. Мне похер на тренды.

Я сам себе тренд. Но эти чертовы фотографии не отпускают.

Нельзя было их смотреть пьяным. И трезвым тоже. Вообще нельзя. Потому что они вызывают дикое желание позвонить и спросить: какого хуя, Лерочка? Какого, мать твою, хуя?!

Это желание жжет изнутри, с каждым мигом набирая обороты. Оно сильнее всего, что я испытывал за эти дни. Настолько дикое и необузданное, что нет сил с ним бороться. Даже стальная выдержка и непробиваемая логика, которая семафорит всеми стоп-сигналами, не вывозят этого напора.

Я допиваю стакан, наполняю снова до самых краев и набираю ее номер.

Я удалил его в тот же день, как отправил в отставку, но проклятые цифры отпечатались на подкорке. Стоило только подумать о них — запылали алым перед глазами.

Она не отвечает. И мне остается только слушать размеренные гудки. Поплывшими пьяными мозгами пытаюсь вспомнить разницу во времени и сосчитать, который у нее сейчас час. И никак.

В висках шумит собственное сердце, и я даже вдыхаю в такт гудкам. Звонок сбрасывается под монотонный механический голос: абонент не отвечает. Попробуйте позвонить позже.

Это явно знак, что не стоит заниматься всякой херней, но упрямый баран во мне не сдается. Снова набираю. Жду, заводясь с каждым мигом все больше.

Опять тишина.

Еще звонок. И еще один…

— Чего тебе? — наконец раздается в трубке. Без приветствия. Раздраженно. Будто ей позвонили с навязчивой рекламой банковских услуг.

На заднем плане гремит музыка, слышен смех и чужие голоса. Женские, мужские.

От последних пружина в груди стягивается на максимум, грозя сорваться в любой момент.

— Ты где?

— Не твое дело, Барханов.

Она права, но от ее голоса — наглого, звонкого и яркого — я хмелею еще больше:

— Я просто спросил.

— Я просто ответила, — парирует она, добивая остатки моего здравомыслия.

— Как всегда шляешься.

— И это тебя тоже не касается.

— С кем? — сам не замечаю, как начинаю требовать.

— Уймись, Барханов. Свои допросы оставь для невесты.

— Мне не надо ее допрашивать. Потому что она не косячит на каждом шагу, — припечатываю, понимая, как жалко звучат мои слова.

— С чем тебя и поздравляю, — ядовито огрызается она, — прекрасный выбор.

Желаю вам любви, счастья, и чтобы сдохли в один день.

…Ёжик такой ежик.

Бесячая.

Прибил бы.

— Я так и не поняла зачем звонишь.

Зачем звоню? Я сам не знаю. Не могу себе признаться, что просто до одури хотел услышать ее голос. Бред, который она будет нести.

— Убедиться, что все сделал правильно, — вкладываю в свой голос побольше издевки. И чувствую себя конченым дебилом. Взрослый мужик, а пытаюсь уесть бестолковую девчонку. Недостойно. Завтра я пожалею об этом. Однозначно. Сегодня же я пьяный и неадекватный.

— Правильно, — тут же соглашается Лера, — спасибо.

— За что, Ёжик?

— За то, что избавил меня от своего занудливого общества. Жизнь то оказывает такая интересная и многогранная, когда никто над ухом не нудит и не говорит, что можно делать, а что нет.

— Лерчик! — вопит на заднем плане какой-то мудак. — Хватит болтать. Посылай всех не хрен и иди к нам.

Она прикрывает трубку рукой, и я едва могу различить ее голос.

— Кто это? — даже с места вскакиваю, опрокинув на себя содержимое стакана.

Блядь. Отряхиваюсь, скриплю зубами от злости, а зараза эта не торопится отвечать. Сначала придурка этого успокаивает, что-то лопочет, смеется.

— Я спросил кто это? — цежу