Моя навсегда - Елена Алексеевна Шолохова Страница 59

Чепрыгин тоже совсем скатился. Вот тогда его, подонка, посадили за ту драку. А как вышел — стал пить по-черному. Пьяный же напал на ночной павильон у вокзала, требовал дать ему просто так водки. А когда не дали, все там расколошматил, взял бутылку и деньги из кассы. Сейчас опять сидит. Отца его жалко. Вот Толика Федор еще мало-мальски сдерживает. Заботится о нем, как отец прям. А то бы тоже давно плохо кончил. Хотя… толку из него не выйдет. Тюрьма ничему его не научила.

Вот, значит, почему так помрачнел водитель, подумал Роман. Однако, если он такой никчемный, какую работу мог ему давать Потапов?

Роман попытался осторожно и это выспросить, но изрядно захмелевший Павел Викторович стал изображать удивление. Правда, изображал плохо, переигрывал.

— Я? Толику? Да никогда! Что меня может связывать с этим, прости господи, отбросом? Сам подумай, Рома! С чего тебе вообще такая дикость в голову пришла? — Потапов даже расхохотался, правда слишком уж нарочито. За версту от него разило фальшью.

Это даже Ройзман поняла, метнув на него красноречивый взгляд. И тут же попыталась перевести разговор на другое.

— Паша, — громко окрикнула она смеющегося Потапова. — Лучше скажи, когда банька будет готова? А то Роман Владимирович в своей Москве уж и забыл, поди, как в баньке париться.

Все, как по сигналу, подхватили тему и хором активно стали обсуждать баню. Но обстановка за столом стала какая-то нервная.

— Лилечка, а вы хоть раз бывали в бане? — обратился к ней Потапов.

Она мотнула головой и посмотрела на Стрелецкого.

— Я, если честно, не уверена, что хочу…

— Да что ты, милая! Ты просто обязана! — возбужденно заголосили все разом.

— Я боюсь, — хихикнула Лиля. — И жару не выношу.

— Жар в бане целебный! К нему надо привыкнуть, но потом…

— Эх, жаль, что вы завтра уезжаете, — раздосадовано поцокал языком Потапов. — А если б задержались на недельку, в следующие выходные мы бы…

— Мы задержимся, — равнодушно сообщил ему Роман. — На неделю, на две, как получится.

Улыбка Потапова на несколько секунд превратилась в застывшую гримасу. Еле справившись с собой, он снова хохотнул, но в глазах явственно зрела паника.

— А что заставило передумать? Так у нас понравилось? — вымученно улыбнулся Павел Викторович. — Никак решил и Новый год дома отметить?

Роман смерил его долгим взглядом.

— Решил продолжить проверку.

Потапов сморгнул раз, второй, открыл и закрыл рот, не произнеся ни звука.

— Ой, что-то душно стало, — Зинаида Георгиевна несколько раз махнула на себя салфеткой как веером. — Чувствую, давление опять скакнуло. Точно в гроб оно меня вгонит. Есть у вас тонометр?

Жена Павла Викторовича позвала кряхтящую Ройзман за собой и куда-то увела. За столом повисло тягостное молчание. Только племяннику Потапова было нормально — он строчил кому-то смски и ни на кого не обращал внимания.

— Ром, что случилось? — наклонившись к Стрелецкому, нервно зашептал Потапов. — Ты же хотел… ты же говорил, все отлично.

— Я кое-что упустил, — пожал плечами Роман.

Потапов заерзал, будто сел на ежа.

— Скажи нормально, в чем дело? Свои же люди, ну!

— По окончании проверки все скажу, — с внешним безразличием ответил Стрелецкий, затем обратился к Лиле: — Я думаю, нам уже пора. Спасибо, Павел Викторович, за гостеприимство.

Потапов уже и не пытался притворяться. Глаза его бегали, а на лбу выступили капли пота.

— Да что там… — пробормотал он, потом придержал Романа за локоть. — Пойдем выйдем, Ром. Поговорим.

Стрелецкий проследовал за ним на кухню, всем своим видом давая понять, что разговоры ни к чему не приведут, можно и не трепыхаться. Но Потапов, похоже, хватался за соломинку.

— Ты можешь толком сказать, что произошло? Тебе кто-то что-то сказал? Я имею права знать. Это мой комбинат, мои…

— Это не твой комбинат, Павел Викторович, — холодно возразил Стрелецкий, перейдя вдруг на «ты».

— Вчера же тебя все устраивало!

— Вскрылись кое-какие нюансы.

— Какие еще нюансы?! — вцепился он в его рукав. — Да что ты как чужой?! Мы же с тобой давно друг друга знаем. Ты же тут в детстве у меня отдыхал, помнишь? С Катюхой моей играл… Я же… как могу… все делаю… для всех стараюсь… Маму твою, Маргариту Сергеевну, всегда поддерживал во всем. Тебя тоже… когда все отвернулись! Вон Ольгу Зарубину из такого дерьма вытащил, тебе и не снилось…

Тут Роман уже не выдержал. Копившаяся злость вдруг прорвалась.

— Из дерьма, говоришь, вытащил? — сверкнув потемневшим взглядом, процедил он. — Для чего? Для того, чтобы окончательно ее в этом дерьме утопить? И плевать тебе, что у нее ребенок, что она одна его растит…

— Что ты такое говоришь? — почти правдоподобно возмутился Потапов. — Да я для нее столько всего сделал!

— Знаю я, что ты там сделал. Одной рукой ее пригрел, второй — накинул на шею удавку. В доверие втерся… Хотя Оля такая… — Роман горько усмехнулся, — как ребенок. Судит людей по себе. Любому доброму слову верит. Подходящая жертва. Благодарная, доверчивая, неопытная. Такая даже себя защитить не сумеет толком. Думал, немного обогатиться за счет комбината, а подставить ее. Если не обнаружат хищения — хорошо. Ты же и крал сначала по чуть-чуть, никто и не заметил бы. Но аппетит приходит во время еды, так? Что тебе какие-то сто-двести тысяч в месяц. Решил, что мало, тем более делиться приходилось, как понимаю. Почему бы не рискнуть? К тому же если даже вдруг все вскроется — вот и виновная на блюдце. Знаешь, в чем твоя самая большая ошибка, Павел Викторович? Не того человека ты выбрал на роль козла отпущения. Я бы и так, конечно, твои махинации без внимания не оставил, но теперь я все перетряхну, наизнанку выверну.

Потапов буравил его острым взглядом, и даже как будто протрезвел совсем. Больше он не улыбался. Наоборот, когда заговорил, тон его сделался наглым и с нотками угрозы. Словно маску скинул.

— Вот, значит, как. Да только ты не учел одного: все счета эти левые подписывала твоя драгоценная Оля.

— По твоей указке.

— Разве? Не помню такого. Меня вообще в те числа на предприятии не было. Я тут абсолютно не при чем. Так что ты, Рома, можешь говорить что угодно. А факт остается фактом: счета оплачивала Зарубина. Подпись ее. А все остальное лирика, ее слова против моих и не только моих… Так что ничего ты не докажешь. А если дашь расследованию ход, так она и пойдет под суд первая.

— Что ж ты тогда так нервничаешь, Павел Викторович? — усмехнулся Стрелецкий и, обойдя Потапова, направился к двери.

— И ничего ты не докажешь! — крикнул