Накажи меня любовью - Анна Олеговна Ковалева Страница 59

— Да что ты? А по-моему, ты вполне отчетливо просила, чтобы я тебя отымел… Привыкла к такому уже, да? И как часто тебя так пользуют? После таких вот попоек?

— Заткнись, мерзавец, — я кричу в полный голос, до боли сжав руки в кулаки. — Я никогда не любила алкоголь, ты это прекрасно знаешь. И никогда раньше не напивалась. И мужу я не изменяла. Я люблю его.

— Настолько сильно любишь, что при первой подвернувшейся возможности запрыгнула на мужика как течная самка? А как ты орала, пока я тебя драл? Да не все шлюхи так могут… Думал уже, что соседи полицию вызовут. Жаль, не догадался включить видеосъемку, а то твоему муженьку был бы отличный подарочек. Замечательное бы вышло хоум-видео.

Я закрываю рот руками, чтобы не заорать. По лицу ручьями текут слезы. А я смотрю и понимаю, что человека, сидящего напротив, я не знаю. Что за чудовище поселилось в этом теле? Откуда этот холод и ядовитая горечь во взгляде, эта ненависть, которой сейчас пропитан голос? А последние слова прошивают меня стрелой. Насквозь. В самое сердце.

— Так ты что… это все специально подстроил? — выдавливаю слова с трудом, борясь с нарастающей истерикой.

— Что все? — презрительно кривит губы. — Ты сама пила как не в себя. В горло тебе не вливали. Я лишь использовал удобный момент. Да и как использовал? Всего лишь исполнил просьбу дамы. У тебя же все так чесалось, что я мог тебя оприходовать у той же стены. Прилюдно. И ты бы даже не пикнула.

— За что? — помертвевшими губами задаю вопрос. — Что я тебе такого сделала, за что ты так меня ненавидишь?

— За то мое унижение девятилетней давности. — нагло усмехается, закинув ногу на ногу и удобнее устраиваясь в кресле. — Я ведь тебя тогда и правда любил. Берег для себя, защищал. Отваживал всяких ухажеров. А ты что сделала? Предпочла пойти и раздвинуть ноги перед первым встречным. — еще один садистский смешок, режущий меня хлеще ножа. — Это, видимо, у тебя с тех пор вошло в привычку, да?

— Ублюдок! — я хватаю с тумбочки настольную лампу и швыряю в него. Естественно, этот урод уворачивается и лампа разбивается о стену.

А у самой внутри душа рвется на части, превращаясь в кипу кровавых лохмотьев. Каждое его слово вызывает новую волну агонии, терзающую тело.

Перед глазами мелькают кадры вчерашнего вечера. Наши танцы, смех, разговоры о семье и бизнесе. Воспоминания о детстве. Теплота и восхищение, которыми горел его взгляд. Это все было частью плана? Чтобы усыпить бдительность, войти в доверие, а потом получить шанс и нанести удар в спину?

Даже фотографиями ребенка не погнушался воспользоваться, мразь. И от этого мне больнее во сто крат.

Что же так меняет людей? Деньги, власть, столица, слава? На каком этапе своей жизни хороший парень превратился в подонка, мстящего за безответное чувство давних лет? Это уже не мой друг, это ничтожество, с которым я не хочу иметь ничего общего.

— У тебя десять минут на то, чтобы одеться и умотать из моей квартиры. — обдает меня презрительным взглядом, поднимаясь с кресла.

— Да с радостью уйду, не горю желанием оставаться здесь с тобой, уж поверь. Только в порядок себя приведу. Дай пройти. Мне нужно в ванную. — вцепившись пальцами в простыню, встаю и направляюсь к двери, но Саша преграждает мне путь.

— О нет, Я-на, — губы растягиваются в глумливой гримасе. — Никакой ванной. Ты домой пойдешь вот так. Во всей красе. Пусть твой муженек увидит, какая гулящая у него женушка. А я пока сам схожу в душ, а то после тебя так и хочется помыться.

Сквозь слезы почти ничего не вижу, но как-то умудряюсь подскочить и влепить пощечину мерзавцу. И еще одну.

Но, увы, эффект получается обратный. Пощечины его не отрезвляют. Ковалевский лишь откидывает голову назад и хохочет. Долгим, почти безумным смехом.

Я отшатываюсь и, запутавшись в простыне, падаю задницей на пол. Шокированно смотрю на мужчину и понимаю, что он просто издевается. Саша вовсю наслаждается моими страданиями, моими слезами и агонией. Ловит кайф от моего унижения.

А отсмеявшись, уходит, оставив меня одну в этой проклятой спальне. Но я сдаваться не собираюсь. Дав волю ярости, придавшей сил и выплеснувшей в кровь мощную дозу адреналина, поднимаюсь с пола и иду искать ванную комнату.

Минут пять я просто долблю запертую дверь кулаками, потом пинаю ногами и всем корпусом. Наконец эта сволочь не выдерживает и высовывает свою рожу наружу.

— Пусти, — шиплю разъяренной кошкой.

— Яна, — резко меня толкает, заставляя отлететь к противоположной стене коридора. А потом подходит ближе, демонстрируя свой смартфон. — Пока ты спала, я нашел в твоем телефоне контакт твоего обожаемого муженька. Так что у тебя сейчас два варианта — либо ты уеб…шь сама, либо я звоню твоему Костеньке и он приезжает сюда лично. Пусть посмотрит на место преступления.

— Мразь…

— Шалава, — бросает брезгливо, а потом вдруг снова скалится. — Так что, хочешь устроить разборки прямо здесь? Или, быть может, хочешь, чтобы мы разложили тебя на двоих? Признайся, дрянь, всегда об этом мечтала? Чтобы тебя поимели сразу во все дырки?

Он подходит вплотную, сверкая налитыми бешенством глазами, а я выжидаю, копя силы. Как только он приближает свое лицо ко мне, я резко дергаю головой, ударяя в нос.

— СУКААА, — из разбитого носа начинает хлестать кровь, я же испытываю внутреннее удовлетворение. Несмотря на то, что жутко болит лоб после удара. Надеюсь, нос ему хотя бы сломала.

— Десять минут, — Ковалевский гундосит, зажимая нос, и испепеляет меня полным ненависти взглядом. — Чтоб духу твоего здесь не было, когда я выйду. Иначе спущу тебя с лестницы голой. — и с этими словами хлопает дверью ванны так, что с потолка сыпется побелка.

Глава 38 Отчаяние

Этот хлопок двери выкачал из меня все остававшиеся силы. Эмоции, подобно волне во время отлива, схлынули, оставив после себя обнаженное, опустошенное нутро. В полной прострации вернулась в спальню, растерянно огляделась.

Повсюду валялась сброшенная одежда — платье, мое белье, его рубашка, пиджак и брюки. Позорные свидетельства произошедшего ночью.

Как я могла позволить этому случиться? Как мог Сашка со мной такое сотворить? Что он за тварь такая? Аккуратно поднимаю и разглаживаю платье, бюстгальтер. Трусики, увы, спасению не подлежат. Разорваны на две части. Теперь еще и без белья идти. Прелестно. Цепочка, висевшая вечером на шее, куда-то исчезла,