Леди Ру - Владимир Станиславович Елистратов Страница 6

– Придумаем, Евдокия Иванна…

– На днях созвонимся.

– Хорошо.

Я пошла домой, отключила мобильник и легла в кровать. Не раздеваясь. Провалилась сразу. Как в яму. Никаких снов не видела. А когда открыла глаза, было темно. Я включила лампу, посмотрела на часы: полночь. Было ощущение, что я просто моргнула. Закрыла глаза – и открыла. Как в это мгновение поместилось тринадцать часов – неясно. С пересыпу в голове стоял легкий звон, что-то типа жужжания неисправной проводки. Я включила мобильник, и он сразу же зазвонил.

– Да.

– Эу!..

– Что еще за «эу?»

– Евдокия, это ты?

– Ну я. А кто это?

– Это я, Федор. Ты чего отключилась-то? С мужиком, что ли? Гы-ы-ы…

Господи, еще не хватало! Это был Храп. К тому же явно пьяный. Еще не очень, но, так сказать, в начале большого пути. Я слышала, что насчет героина у него сейчас «площадка». Герыч, как говорится, ждал Храпа. Где-то месяца два Храп держится. Зато пьет и пыхает. А это в больших дозах сочетание страшное: водяра с марьей иванной. Месяц назад, как мне рассказывал Аладдин, Храп съел полторы бутылки «Парламента», обкурился анашой и пришел к выводу, что он умеет летать. Типа Икара. Решил с пятого этажа долететь до березы, которая стояла метрах в двадцати от окна. Залез на подоконник, растопырил руки и почти уже полетел. Братва подоспела и еле его удержала. А он еще половину своих бритых спасателей покалечил от отчаяния, что ему не дают стать Чкаловым. Одному мочку уха откусил. В общем – высокие отношения.

Что ж это за жизнь? С одной стороны – азербайджанцы матерятся. С другой – пьяный уголовник. Тоже сейчас материться будет. Сверху – крокодилы Паровоза кушают. Вежливо так… а посередине – я. Слабая женщина, да еще с излишним весом. И все звонят по очереди, хотят чего-то. Оставьте вы все меня в покое! Оставьте…

– Плохо я себя чувствую, Федя.

– А… Ясно. Я тоже себя плохо чувствую. Тебе этот Гайдар ср…ный звонил?

– Какой Гайдар?

– Ну, не Гайдар, этот… как его… Тимур.

– Звонил.

– И что?

– Ничего. Завтра сдаю хозяйство.

– Он мне тоже звонил. Час назад. Говорит: три дня на размышление. А я знаешь, что сделал? Я его в …уй послал.

– Федь…

– Что? Опять матом нельзя? Ладно, не буду.

– С ними лучше не связываться. Ты же знаешь. Они тебя просто… замочат. Тихо, как больного бобика.

– А вот в …уй я его послал! Ясно? Это ты зря про бобика. Это мы еще посмотрим, кто Плохиш, а кто Крутой Уокер. Мне эти твои дружки – Али-Баба и сорок азербайджанских разбойников… ну, в смысле – Ахмад с Аладдином говорили, что он типа Вахин. И что Паровоз на киче прописался. Но я видел Ваху-заср…ху этого знаешь где?.. Ваха далеко, а я тут. Я с братанами в Коротеевской зеленке схоронюсь – там лес густой, как волосы у Вахи на сисях, – и буду их отстреливать по одному. Из ядерной рогатки, мл… Я им такой Курилковский джихад устрою, они у меня противотанковые рвы вокруг своих супермаркетов будут копать.

Я вздохнула:

– Федь…

– Что? Я тебе, Евдокия, точно говорю. Ты этого Тимура с его командой видела?

– Нет.

– А как ты этому Гайдару точку будешь сдавать? Заочно?

– Он завтра… то есть – сегодня в шесть приедет осматривать помещение. Я на встречу не пойду. Я уже все подписала.

Федя явно напрягся:

– В шесть?

– Ну.

– Вечера?

– Нет, утра.

– Обана. Спасибо за информацию.

– Федь, ты что?! Федь, ты… Федь, ты не дури…

– Все нормально. Я ему устрою свидание.

– Федь… Не надо…

– С предками, сука. Значит, в шесть?

– Слушай, Федя, я тебе ничего не говорила, ты понял? И – ложись спать, Федя. Проспись лучше.

– А что ты мне говорила? Ты мне только про свою любовь к партии и правительству говорила. Я…

Я услышала, как Храп булькает. Наверное, прямо из горлышка.

– О, мл, хорошо… Хот… Я, Евдокия, ты же знаешь, обычно ровно в шесть часов со своими любимыми пуделями Тотошей и Кокошей гуляю. Около магазина «У Дуни». Знаешь такой магазин? Гуляю я там. Тотоша писиит, Кокоша какиит, мл… а я сижу на скамеечке и «Чука с Геком» по слогам читаю, мл… Вот такое совпадение. В шесть часов. В шесть нуль-нуль. – В трубке опять забулькало. – Х-хот… Они тебе хоть денег-то дали?

– Нет. Говорят, дадут потом…

– Ясно. По жопе долотом. Ладно. В шесть так в шесть. Ты не бэ, я их по пути подловлю: магазин твой будет чистый. Пока.

– Федь…

Но трубка уже гудела.

Так. Это что же получается? То, что Храп, уже разогретый, с пацанами сегодня что-нибудь устроит – в этом у меня не было ни малейшего сомнения. Значит, я тихой сапой этого Тимурыча подставила под обдолбанного Храпа? Так это же хорошо! Туда ему, сволочи, и дорога. Неужто я стала… как это называется?.. Наводчицей? Заказчицей? Плевать мне, как это называется. Есть все-таки в мире справедливость, а? Евдокия Ивановна? И двадцать лет ждать не надо, а? Есть правда на земле и выше? А? Хорошо, есть. Что дальше? Дальше, дальше… А дальше – надо сейчас же собираться и ехать. Куда? К маме в деревню, куда ж еще?

Я стала быстро собираться. Последние пять тысяч лежали у меня дома. В шкафу. Потому что я их сняла со счета, чтобы расплатиться с пивными дядьками. А дядьки отменились. Вот они: последние мои денежки. Энзэ… Дура, я дура… Вкладывала в дело. А дело лопнуло. На банковском счете у меня оставалось долларов сто, не больше. Да еще семь тысяч рублей в кошельке.

Пять тысяч долларов я взяла с собой. Это была пачка почему-то из пятидесятидолларовых купюр, перетянутая классической черной резинкой. Толстая пачка. Толстая резинка. «И я тоже – толстая», – подумалось. Я положила пачку в целлофановый пакет. Пакет попыталась запихнуть в дамскую сумочку. Не вышло. Тогда я закопала деньги среди вещей в спортивной сумке. Много вещей я брать не стала. Надела джинсы, куртку, кроссовки. В деревне-то много ли нужно? На сборы ушло минут двадцать. Дело приближалось к часу ночи. К маме, к маме! Около двухсот километров. Часа четыре в дороге. Можно и за полтора, но я же без мигалки. Если все сложится хорошо, часов в пять буду на месте. Недельку отлежусь, а там посмотрим.

Я вышла в серовато-грязную ночь с большой спортивной сумкой через правое плечо и с маленькой дамской через левое. «Патронтаж неудачницы», – сформулировала я для себя. Села в «Ниву». Накрапывал мелкий октябрьский дождик. Большую сумку