Ядовитое сердце - Фёдор Михайлович Островцев Страница 6

Скрип замка, звон цепи, удар металла об землю. Последний звук слишком хорошо знаком Дуччо: с ним обычно падает наземь тяжелая кавалерия или закованные в железо снаряды катапульт, но чтобы упавший замок заставил содрогнуться землю, такого Дуччо никогда не видел.

— Открывай ларец, смотри, нравится али нет, — тем же сухим голосом но с задорным блеском в глазах проскрежетала Пряха, протягивая отпертый сундучок Дуччо.

Что же это за палатка такая, которую под замком хранят? Не сразу, но разобравшись с механизмом, открывающим ларец, Дуччо, почему-то, не спешил проверять работу старухи. Взяв крышку одной рукой, он медленно открывал ее, по мере чего чувствовал ту же самую легкость, что была с ним на тропинке. Он бы отдал десять лучших палаток, даже десять королевских шатров, чтобы это чувство никогда не покидало его.

Наконец раздался щелчок, крышка зафиксировалась, а Дуччо ослепила вспышка, похожая на сотню молний сразу. Лишь теперь, лишь на один миг вспомнил он сегодняшний сон и его конец. Земля вновь ушла из-под ног.

* * *

Проморгавшись, Дуччо обнаружил себя в наполненном ничем пространстве, по которому и скользил, словно птица или ангел. Пространство это еще более, чем тропка или ларец, наполняли суть воина умиротворением и спокойствием, заставляли забыть о треволнениях за семью, окутывая каждый дюйм тела. Что-то невидимое обвивает его руки и тащит за собой во все стороны сразу, пока наконец не отлипает от Дуччо рядом с Пряхой, держащей в одной руке ключи, а в другой — веретено.

Старуха выпрямила спину, запрокинула голову назад, простирая руки то ли вверх, то ли вниз или право и лево — понять было невозможно, да и не хотелось этого Дуччо: он просто наслаждался спокойствием. Молочное белое ничто и все простирается на бесконечность в даль, мерцая ярким светом; оно наполнено мелкой будто мошкарой, светящейся, слово искры костра. Воздух здесь ни свежий, ни затхлый, — его просто нет.

Старуха, застыв в странной позе, от центра живота и во все стороны стала обрастать той же белой материей, но мерцающей быстрее и ярче, а мошкара в необыкновенном танце кружилась над нею. Все превращение заняло несколько часов, а может, и несколько секунд, когда наконец пред Дуччо предстал сияющий столп высотой в несколько ростов взрослых мужчин, что довольно скоро, однако, уменьшился до размеров и вида яблока и завис в пространстве перед Дуччо.

— Здравствуй, Дуччо из рода Марацци, наследный дворянин, рыцарь чести короля Иоанна, — громогласно объявило сияющее теперь белоснежно белым и золотым оттенками фруктообразное нечто.

Дуччо хочет потребовать ответов, попросить отпустить, спросить, кто или что перед ним, но все вопросы, в мгновение ока возникающие в мыслях молодого Марацци, еще быстрее, чем появились, улетучиваются от чувства безопасности и какого-то родного тепла, исходящего от яблока.

— Обвыкни пока, — предложило нечто, — а Я начну. Ты оказался здесь, ибо просил Моей помощи и совета. Ты оказался здесь, ибо Моя помощь и Мой совет были даны тебе в грезах. Ты оказался здесь, ибо проигнорировал свои грезы, в коих и есть тебе помощь и поддержка Мои. Но ты всегда благодаришь, не замечая Моих ответов, всегда усердно молишься по канонам Крестного Королевства, хоть для меня не важна форма молитвы, и сегодня ты наконец увидел, чего стоят Священные войны, якобы объявленные Мною.

Судя по словам яблока, выходило, что оно есть Бог. Кому расскажешь, так не поверят: божественное яблочко, ага, как же. И все же логика, как и известные Дуччо законы физики, не работали здесь. Как мог, он сопротивлялся своим ощущениям, но в конце концов последняя линия обороны, построенная на фактах из писания Анзерата и научений жрецов, пала перед всеобъемлющим чувством тепла и любви. Может, это другой Бог? Может, есть другие Боги, всегда отвечающие и любящие?

— Наконец ты сделал шаг в сторону Пути. Это прекрасно! — яблоко радостно сделало несколько вращений вокруг своей оси, будто подпрыгнув и приземлившись на месте. — Если бы ты и раньше шел, доверяя чувствам, ты бы не сомневался, что Я отвечаю тебе!

— Ты Бог? — с удивлением в глазах осведомился Дуччо.

— Я Есмь! Самый, что ни на есть, Бог. Что тебя смутило?

— Ты яблоко?

— Я все и Я ничто, Я Бета и Дельта, помнишь? Я форма всего, что Я создал, и все, что Я создал, — моя форма. Знаю, у тебя на языке вертится вопрос, да не один, так что задавай.

— Где мы?

— Это абсолютный мир, где пребываю Я.

— Абсолютный?

— Абсолютно абсолютный. Ты, наверное, уже заметил, что не можешь определить, где верх и низ, жарко тебе или холодно, чувствуешь ты злость на короля Иоанна или же благоговеешь пред ним? Абсолют не делится на полярности, ибо это не надо абсолюту, но подробностей ты не поймешь, пока не поймешь, — с некой доброй улыбкой в голосе сказало яблоко.

— То есть, это твой дом, — заключил Дуччо.

— В определенном смысле да.

— В каком же мире живу я и другие люди?

— В относительном мире или мире относительного.

Дуччо вопросительно повел бровью, заранее, впрочем, зная, что Бого-яблоко проведет небольшую лекцию по его вопросу.

— В мире относительного все делится на две полярности. Холодное и горячее, право и лево, честь и бесчестье, храбрость и трусость. Так устроил Я, но тебе рано знать, зачем.

— Но почему?!

— Потому что это не пойдет тебе на пользу и не позволит сохранить твою жизнь, но создаст еще больше вопросов, от ответов на которые ты можешь потерять рассудок. Перейдем к делу, к твоему сну, что, по сути, есть Мой сон, посланный тебе как ответ на молитвы. Как ты считаешь, горячее лучше, чем холодное? Иными словами, что из горячего и холодного хорошо и плохо?

— Думаю, горячее, это плохо, а холодное, это хорошо, — опуская взгляд куда-то в область, где должен быть пол, и пожимая плечами, проговорил Дуччо.

— Ты так думаешь, ибо не раз бывал под градом горящих стрел в душном доспехе, а холодная вода утоляла твою жажду на Востоке и успокаивала ожоги. Иными словами, ты вынес суждение о явлениях горячего и холодного на основе своего жизненного опыта. Познав горячее, ты смог оценить холодное. Отношение к благородству и чести, как его видят ваши дворяне и король, это тоже суждение на основе своего опыта? Или же, подобно жрецам Анзерата, учителя и высокопоставленные