Лестница в небеса. Исповедь советского пацана - Артур Болен Страница 60

Недаром говорят: «На миру и смерть красна». Погибать легче в компании, это точно. Видеть, как твой товарищ, пусть на карачках, но выползает из вонючего борделя на свежий воздух, к своей семье – невыносимо для тех, кто сам на это не способен. Или семьи не имеет. Нечто подобное происходит и атеистом. Верующий человек вызывает в нем злобу. Это слишком гадкое чувство и атеист пытается обелить и облагородить его пышными фразами об «оковах», которые должен сбросить свободный человек, о свинцовом иге, которое сгибает покорных, но взывает на бунт непокорных и гордых, о религиозном дурмане и «опиуме для народа». А на самом деле атеиста гложет боль. Ему невыносимо видеть, как сверстник склоняется перед иконой. И причина тут вовсе не в том, что в сердце безбожника восстают идеалы французского Просвещения или современного трансгуманизма, причина в зависти. В той самой зависти чумазого оборванца, который видит чистенького мальчика во дворе и сразу хочет набить ему морду. Чтоб: «Нечего тут! Чистюля, тоже мне». Это зависть развратной девки, которая перепробовала тысячу мужиков и вдруг увидела невесту в белом подвенечном платье, с сияющими от счастья глазами, и возненавидела ее, потому что сама уже давно променяла счастье на свою жизнь, которую в минуту просветления сама же называет непутевой.

Кстати, в утешение всем, кто страдает от нападок. Курильщики преследовали меня своими насмешками год. А потом зауважали. И даже ставили друг другу в пример.

Меня мучил и другой вопрос, который я не смел задать учительнице обществоведения, потому что был комсоргом класса и подающим надежды, всеобщим любимцем. Ну, хорошо, из праха мы родились, в прах уйдем, предположим, я – просто кусок теплого дерьма, которой вдруг обнаружил, что ему необходимо что-то жрать и пить, иначе в прах уйдешь до срока, но тогда с какой стати я должен помогать ближнему??? Разумнее позаботиться о себе, а ближнего, если он слаб, ограбить и растоптать, чтоб не плодил себе подобных (аплодисменты дедушки Дарвина и дядюшки Гитлера). Глядишь, и с моей помощью, методом естественного отбора, со временем из булькающей биомассы вырастет особь нового вида необычной формы. Фантасты имеют о ней некое устойчивое представление: особь с большой лысой головой, застывшим от умственного перенапряжения безбровым и бесстрастным лицом и механическим голосом. И вся в блестящей фольге. И с антенной на макушке. Как в фильмах про инопланетян! И как начнет этот лысый думать – так лампочки вокруг перегорают и розетки искрятся, а придумает такое, что ни в сказке сказать, ни пером описать.

Так ведь нет! От меня требуется, чтоб я терпел все невзгоды и лишения, а если понадобиться, то и отдать жизнь, ради того, чтобы в будущем лысый в фольге и с антенной на голове жил припеваючи. Жрал от пуза, пил и думал: «Куда бы еще полететь? Может быть к Альфа-Центавре? Говорят, там пиво бархатное лучше». «Не мы увидим это! – с какой-то извращенной торжественностью любили повторять марксистские мазохисты, – и не мечтайте! Работайте, работайте! Кто там отстает?»

Мы с Китычем даже поразмышляли по этому поводу на нашей любимой скамейке под черемухой. Он выслушал меня с сочувствием и молвил.

– Чтоб не обидно было – купи бутылку и выпей. Все равно ничего лучше в этой жизни никто не придумал.

Глава 23. Сашка и Китыч

Особенно сблизились мы с Сашкой в десятом классе. Летом у него случилась трагедия. В июле к нам в спортивный лагерь приехал Сашкин отец и вместе с ним старший сын Валера – красивый парень, недавно вернувшийся из армии. Приехали, чтоб проведать Сашку и отдохнуть на берегу озера. Там и произошла беда. Во время подводной охоты с гарпуном Валера нырнул в глубину, а вынырнул с белым лицом, выпученными глазами и тут же пошел ко дну. Сашка в кровь раздавил свои губы, делая искусственное дыхание брату. Тщетно. В лагерь привезли тело, завернутое в брезент. Отец был страшно спокоен, двигался заторможено, как зомби, и все время тихо повторял: «Спасибо ребята, спасибо». В мертвом молчании ребята погрузили труп в кузов грузовика. Отец поблагодарил нас, залез в кузов и «газон» с ревом повез страшный груз в Ленинград. Сашка из кабины так и не вылез, ему вкололи лошадиную дозу успокоительного, и он сидел, тупо глядя себе в ноги.

Отходил он больше года. А когда вернулся в норму, потерял былую беспечную смешливость. Смех его стал грустным, а в глаза то и дело возвращался ужас того рокового дня, когда он увидел всплывающее из темной глубины белое лицо брата. Умолявшего о помощи?

Это была уже не первая моя близкая встреча со смертью. В пятом классе в больнице умерла моя бабушка, еще раньше, в четвертом, во двор въехала машина с гробом, в котором лежал наш ровесник Петька Харитонов. Все окна распахнулись, десятки голов высунулись, но мало кто вышел. Тетки плакали. Дети жались друг к другу. То, что вчера было всем знакомым шепелявым Петькой с выбитым передним зубом, стало не Петькой, а какой-то ужасной, желтой куклой с закрытыми глазами и вдавленными щеками. И за тысячу рублей я не смог бы подойти к гробу.

Явление смерти в детстве ужасно, но полностью непонятно, как леший в темном лесу. В юности вдруг впервые понимаешь, что все это каким-то боком касается и тебя.

В советское время (говорим про 70-е годы) к смерти относились, как к постыдному родимому пятну капитализма – да, существует еще, но советские ученые непременно что-то придумают и она либо исчезнет, либо сделается не страшной, не тягостной. Без крестов и могил. Без гробов. Без отпевания и душераздирающего плача. Человек, выполнив свои земные обязанности, просто заснет в кровати с благодарной улыбкой на устах, покрытый переходящим красным знаменем родного завода, и дела его и память о нем будут жить в сердцах близких товарищей вечно. Сильных же мира сего уже сейчас отправляли в последний путь с таким пафосом, что впору было завидовать, а не плакать.

Сашкино горе сблизило нас. На некоторое время Китыч стал для меня соратником по чреву, а Коновалыч – по духу. Это трудно объяснить, но человек, переживший сильное страдание, трагедию, всегда становился для меня интересен. Словно он заглянул за ширму реальности и увидел то, что в повседневной жизни мы не видим и не хотим видеть. Что – вот она, смерть, совсем рядом. Сашка даже ее пощупал, даже попытался отогнать, чуть не сломав грудную клетку брату, когда делал яростный массаж