Светочи Тьмы - Татьяна Владимировна Корсакова Страница 68

– Не будет никакой экспертизы, – заверил его Фрост. Ему все больше и больше нравился этот дядька. – Опишем все, как было, кроме Чужого против Хищника.

– Это хорошо. Молодцы! – В голосе Самохина послышалось облегчение. – Но ты, Мирослава… Сергеевна, расскажешь мне во всех подробностях, что за дневник там такой! Откуда дневник? Что в нем написано? Почему ты не удивилась ни Чужому, ни Хищнику? Ты ж не удивилась! И не спорь со мной!

– Я не удивилась. Я дам вам прочесть этот дневник. Если хотите.

– Еще как хочу! А еще я хочу знать, откуда он у тебя. Потому что, видишь ли, означенный дневник тринадцать лет назад был похищен у одного чернокаменского коллекционера. Там похищен, тут всплыл. Нет, я понимаю, что это не твоих рук дело, но жажду подробностей.

– Я тоже жажду подробностей, – сказала Мирослава очень тихо. – Я хочу все знать про… – она запнулась, а потом решительно продолжила: – Про дядю Митю!

– Сделаю, – пообещал Самохин. – Вот разберемся с этим всем и поговорим. А пока…

Его последние слова потонули в громовых раскатах, и тут же небеса разверзлись, обрушивая на их головы холодный сентябрьский ливень.

Из оврага они кое-как выбрались, спрятались от дождя под старой липой, но лишь затем, чтобы Самохин успел сделать несколько телефонных звонков. Наверное, благодаря этим звонкам в Горисветово их уже ждали. Щупленький, насквозь промокший полицейский стоял у калитки. Самохин тут же сдал ему Лисапету, а сам перехватил у Артёма Василису и порысил к дому. Перед домом, несмотря на глухую ночь и ливень, царила суета. Туда-сюда сновали люди в форме и в штатском. Разрывали темноту сполохами синего и красного полицейские мигалки. У крыльца стояла машина «Скорой помощи». К ней и бросился Самохин первым делом. Он передал девочку выпрыгнувшему из «Скорой» врачу, прокричал что-то тому на ухо, указал куда-то в темноту аллеи. Наверное, предупредил, что есть еще одна пострадавшая. Фрост смог расслышать только одно слово «огнестрел».

Про них с Мирославой словно бы забыли. А может, и забыли. Людям в усадьбе было не до того. Эксперты, поругиваясь и матерясь, натягивали тент над лежащими на земле обугленными телами, пытались сохранить в неприкосновенности место преступления. Пожар на башне уже погас. То ли сам погас, то ли загасили. Фросту было неинтересно разбираться. Он подошел к стоящей под дождем Мирославе, обнял за плечи, притянул к себе, шепнул в ухо:

– Мира, тебе нужно показаться врачу. У тебя ожоги.

Кажется, она его даже не услышала, она стояла спиной к Свечной башне, всматривалась в клубящуюся в парке тьму. Фрост тоже посмотрел.

Сначала он подумал, что это Василиса. Василиса или Мирослава. Не нынешняя, а маленькая. Девочка стояла на парковой дорожке. Худенькое тельце, ночная сорочка, длинные волосы. И сорочка, и волосы совершенно сухие, несмотря на проливной дождь. А вокруг девочки свечение, какое бывает в тумане вокруг зажженных фонарей.

– Это Лизонька, – сказала Мирослава, стирая капли дождя с лица. – Она уходит.

Девочка прощально махнула рукой. Мирослава помахала в ответ. Фрост тоже помахал. Что ни говори, а сходить с ума вдвоем веселее.

Подошел Самохин, тоже весь насквозь вымокший, злой и деловой одновременно.

– Как дела, детишечки? – спросил, глядя в ту же сторону, что и они. Вот только на парковой дорожке больше никого не было. Лизонька ушла навсегда.

– Мокнем, товарищ старший следователь, – буркнул Фрост. – Может мы детей и женщин того?.. Отпустим в тепло?

Мирослава глянула на него одновременно сердито и ласково. И как у нее так получалось?

– А и отпустим, – согласился Самохин, а потом сказал: – Мирослава, что с ногой?

Смотрел он на прожженную дыру в ее штанине. Смотрел внимательно, наверное, только сейчас увидел.

– Все нормально. – Мирослава дернула плечом. – Ожог поверхностный.

– Надо показаться врачу… Пока тут врачи, ты сходи, пусть помажут чем.

Наверное, Мирослава собиралась спорить и возражать, но не успела. По парковой аллее, разрезая фарами тьму и дождь, мчался здоровенный джип. Он остановился, едва не сбив с ног замешкавшегося эксперта, дверца со стороны водителя распахнулась, и под проливной дождь вывалился Горисветов старший. Вид у него был всклокоченный и безумный. Не осталось в нем ничего от того вальяжного и спокойного дядьки, каким он всегда представал перед окружающими. Старик! Напуганный, отчаявшийся, не готовый принять действительность.

Горисветов рвался туда, под навес. Рвался, как кабан, раскидывая заступающих ему дорогу людей, рычащий по-звериному. Рвался к лежащим на земле телам, к одному конкретному телу.

Узнает ли он в этом обугленном, скрюченном существе своего единственного горячо-любимого сына? Согласится ли признавать?

И узнал, и признал. Рухнул на колени, взвыл. Так и стоял на коленях, раскачиваясь из стороны в сторону, отталкивая от себя чужие назойливые руки, не давая оттащить себя от тела сына. Самохин сделал знак – не трогайте, дайте проститься. И люди отступили, оставили отца наедине с собственным горем, проявили терпение и человеколюбие. Мирослава дернулась было тоже туда, под тент, но Фрост поймал ее за руку, не пустил. Не потому, что переживал за Горисветова. Не было в его сердце жалости к этому человеку! Он боялся не за него, а за Мирославу. Зачем ей еще раз видеть вот это все?

А Самохина отвлекли, вывели из освещенного софитами круга, и там, за пределами света, доказывали ему что-то громко и яростно. Он тоже что-то доказывал, кричал, махал руками. Мобильные в его карманах разрывались. Оба: и его собственный, и Елагина. Он вытащил сразу оба, посмотрел на светящиеся экраны, и прижал к уху тот, по которому до него наверняка пыталась дозвониться Гала Свиридова. Наверное, решил, что мать, как можно быстрее должна узнать о том, что ее ребенок в безопасности. Даже такая мать, как Гала. Сам Фрост на Галу зла не держал. Была дурной девчонкой, стала дурной бабенкой. Нет у нее ничего в этой жизни. Хорошо, если похищение Василисы ее хоть чему-то научит, расставит, так сказать, приоритеты.

Самохин обернулся, помахал Фросту рукой с зажатым в ней телефоном.

– Артем, иди сюда! – прокричал, стараясь заглушить не унимающийся никак ливень. – Расскажи-ка вот товарищу…

Товарищ, низенький, юркий мужичок, уже трусил к ним по дорожке, низко наклонив голову в капюшоне. Товарищ был не в форме, но наверняка, из органов. Фрост вздохнул, глянул на Мирославу.