Лестница в небеса. Исповедь советского пацана - Артур Болен Страница 69

В моей группе учился парень лет уже двадцати с гаком, успевший проработать в газете своего родного Ельца чуть ли не пять лет. Его звали Юрой. Фанатом своего городка он был законченным. Обожал и певицу Ольгу Воронец. Любимая его поговорка была: «Тула, Суздаль и Елец любят Ольгу Воронец!» Был он высок, худ, с «гоголевским» длинным носом, нескладен, и походил на растрепанную тощую рептилию. К тому же он был несколько косноязычным от природы и чуть заикался. Его бесхитростность обезоруживала, простота часто шокировала. Он мог запросто в коридоре взять за пуговицу пиджака изумленного профессора и отвинчивая ее, весело прогудеть ему в лицо: «Так вот ты какой!»

Одним словом – малохольный. Как всякому юродивому на Руси, ему многое сходило с рук. Он мог позволить себе на семинарских занятиях критиковать Брежнева. Сталина он называл открыто сатрапом. Коллективизацию считал злом. Несколько раз преподаватель «Истории КПСС» в звании майора, честный слуга режима, по-дружески предостерегал Юру: «Не зарывайся». Тщетно. Юра продолжал вещать, как оракул! Кончилось все тем, что однажды меня вызвал к себе в кабинет «на беседу» молодой преподаватель (не буду вспоминать его фамилию) и в лоб спросил, не замечал ли я, что Спиридонов произносит антисоветские речи.

– Не слышал.

– Может быть, он анекдоты антисоветские рассказывал?

– Я не слышал.

– Да он открыто высказывается на семинарах. Как же не слышал?

– Так ведь это же Юра! Он всегда такой, что вы! Он же слегка… чокнутый. Безобидный. И свой!

– Свой? Вы приглядывайте за ним. Это же ваш товарищ, а позволяет себе… Не маленький, должен понимать, что факультет готовит будущих идеологических работников! И мы не позволим… Нужно будет сказать, что анекдоты антисоветские он рассказывал, понятно?

– Да не рассказывал! Честно! Я ни разу не слышал!

Это было мое первое серьезное столкновение со взрослым миром. Я не возмутился и даже не испугался. Там, в загадочных сферах, где обитали Штирлицы, Йоганы Вайсы и полковники Зорины, было видней, как надо. Юрка переборщил, вот и все. Видимо, так же сказали и другие «свидетели». Да и зубы у волкодава по имени КГБ в конце 70-х уже поистерлись – Юрку оставили в покое и он благополучно окончил университет.

Уже в перестройку я узнал кто именно на нашем курсе «стучал». Это были рабфаковцы, приятные веселые ребята, которые неплохо устроились, окончив учебу, по распределению. Разумеется, я сразу стал припоминать, не болтал ли лишнего, общаясь с ними; вспоминал, как они себя вели, не было ли в них лишнего подозрительного любопытства, подлых наклонностей – нет, такие же, как все. Доброжелательные. Симпатичные. Возможно, меня и моих друзей спасало то, что мы с рабфаковцами были разделены незримой, но строгой чертой моральной и интеллектуальной сегрегации и практически не смешивались.

Не могу не вспомнить, заканчивая о Юрке. В конце концов к нему и к его выходкам привыкли. По окончании университета он женился на однокурснице, осетинке, и был счастлив в браке. Уже будучи отцом троих детей, в нулевые годы, Юра погиб, спасая в пожаре задыхающихся людей. Царствие тебе Небесное, Юрка Спиридонов! Хороших сынов родит Елецкая земля.

Глава 29. Новые друзья

Юность – последний призывной возраст для настоящей дружбы. Университет подарил мне двух друзей. Оба были гениями, но меня это не смущало. Я и сам тогда присматривался к Нобелевской премии. В 70-е годы в СССР гениев вообще было хоть пруд пруди. Особенно среди поэтов и писателей. Как правило, они были небриты и нетрезвы, нелюдимы и грубоваты, смотрели исподлобья и дерзили невпопад, но это непризнанные. Успешные носили модные пиджаки и излучали уверенность в завтрашнем дне. Непризнанные были бедны, но горды, как Люциферы. Часто их никто не читал, но в этом и не было надобности. И так видно было, что человек зашиб много умом, и таланта могучего, особенно в сильном подпитии, когда начинает заговариваться. Именитые собирали концертные залы, непризнанные – пустые бутылки, но в табели о рангах непризнанный сидел на Олимпе, а признанные копошились внизу, среди себе подобных

Я ничего не имел против того, чтобы стать именитым, пока не встретил своих новых друзей. Андрей Бычков был типичным гением. Если бы гениальность излучала электромагнитные волны, все лампочки в аудитории лопнули бы с искрами и дымом, когда он, сложив на груди руки, включал свои мозги. Славик Федоров был законченный эстет, которого коробила даже выбоина на асфальте. У него в родословной значился некий Нарышкин, быть может, даже из тех самых, и Славка покорно и красиво влачил существование разорившегося аристократа. Иногда в студенческой столовой он вдруг выуживал вилкой из тарелки засохшую макаронину и брезгливо отталкивал тарелку.

– Давай доем? – предлагал я пока он не передумал.

Славка страдальчески закрывал глаза. Он не переносил грубости и его невозможно было соблазнить распитием спиртных напитков из майонезной банки в общественных местах.

Я был в этой компании в лучшем случае Мартином Иденом, но чаще просто гопником с улицы Народной. И тем не менее мы сошлись быстро и накрепко! На курсе учились больше ста человек со всего света, но мы, как путешественники в стране варваров, сразу увидели друг друга, обнялись и больше не расставались.

Андрюха и Славик поступали на факультет из тех же соображений, что и я – иного пути к писательскому будущему мы не знали.

Андрюха был таким западником, которого могла родить только суровая советская земля. Он знал наперечет все английские рок-группы, читал только европейских писателей и слушал только Севу Новгородцева по «Би-Би-Си» и концерт по заявкам по «Голосу Америки». Советский Союз он называл «Шоблой-Еблой», а Леонида Ильича Брежнева «старым пидором». Комсомольские активисты на курсе смотрели на него с ужасом и изумлением. Он же на них не смотрел вовсе и до последнего курса вряд ли знал всех по именам.

В Советском Союзе, считал Андре, ничего хорошего не было, и быть не могло. В принципе.

– Ну, хорошо, – говорил он мне в «Петрополе» после третьей кружки пива, – назови мне хоть что-то хорошее в СССР. Вот мы пьем пиво – говно. Чешское лучше. Сравни наши джинсы и американские. Нужны комментарии? Наши ВИА и английские группешники… смешно? Да куда ни плюнь… А литература? А кино? Смешно сравнивать.

Однажды чуть не случилась драка. С нами за столиком в пивном баре сидел пожилой майор танковых войск. Он подсел к нам с тремя кружками пива, тарелкой сухой закуски и ароматом горюче-смазочных материалов. То, что он законченный