Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №10 за 1975 год Страница 7

Когда едешь из Тустла-Гутьеррес в Сан-Кристобаль-де-лас-Касас по панамериканскому шоссе, за перевалом Чьяпа взгляду открывается удивительная по красоте панорама. Навенчаук — поселок племени сипакантеков — расположился в низине у самой дороги. Рядом с небольшими прямоугольниками обработанной земли — крошечные домики. Некоторые покрыты черепицей: деревня, как здесь считается, не без достатка. Мелкое озерко поит посевы и жителей деревни.

В переводе с местного наречия Навенчаук означает «дом молнии». Индейская легенда гласит, что место, где расположилась сейчас деревня, когда-то было озером. Во время сильных гроз, которые здесь бывают довольно часто, с неба упала молния и, вонзившись в землю, образовала отверстие, через которое ушла вода. Люди стали обрабатывать высохшую землю и строить здесь дома.

Три тысячи индейцев Навенчаука жили на дне этого котлована, выращивая цветы. И расположение домов, и плодородная почва, и частое появление небольших стад диких баранов превращают Навенчаук в идиллический уголок, где можно забыть обо всем на свете. Но за этой идиллией скрывается драма, о которой можно и не узнать, если остановиться здесь лишь на минутку.

Однажды сток, по которому уходила вода, оказался забитым, начал образовываться водоем, который постепенно наступал на дома и посевы. Как утверждают местные жители, эта пробка возникла в результате обвалов новой шоссейной насыпи, вызванных дождевыми потоками.

Со временем здесь снова появилось озеро, и индейцы стали переселяться. Некоторые арендовали небольшие участки земли, расположенные в высохшем русле одного из притоков реки Грихальвы. Другие стали возводить насыпи и запруды.

Все попытки «откупорить» пробку оказались безуспешными. Попробовали произвести серию направленных взрывов, но не хватило опыта: новые оползни только укрепили преграду на пути воды. Наконец индейцы, собрав значительную по здешним понятиям сумму — целых десять тысяч песо, — решили своими силами очистить сток, однако и это не принесло желанных результатов: глубина воды у места, «пробитого молнией», достигла уже двенадцати метров.

Жители Навенчаука не желают покидать родные места, хотя знают: вода будет подниматься и впредь. Смиренно, но и скептически встречают индейцы предложения о помощи. Сколько раз они выслушивали обещания, но потом наступали дожди, а помощь так и не приходила...

Как-то утром мы направились в Пасте, местечко, где живут индейцы-сипакантеки.

«Джип» поднимался и спускался по склонам гор, пробираясь среди сосен, дубов и кедров. Мы выехали на поляну, где ручей образовывал маленькую прозрачную заводь. Группа индейцев, наполнявших водой свои кувшины с тремя ручками, при нашем появлении пустилась наутек. Сосуды остались у ручья, и индейцы вернулись к ним лишь после того, как наш переводчик, авторитетный дон Эрасто, успокоил их, обращаясь к ним на родном языке. Сипакантеки вновь стали набирать воду. Наполнив кувшины, они связали веревками горловины и забросили груз за спину. Они пустились в путь, на ходу плетя пальмовые сомбреро — занятие, которому индеец предается в любой ситуации: сидя, стоя, даже на ходу...

Скоро мы обогнали эту группу. Через лесную прогалину нам удалось увидеть расположенную вдали долину реки Грихальвы. Высоко в горах виднелись жилища сипакантеков. Территория, которую они обрабатывают, взята в аренду, так как своей земли у них нет.

Неожиданно до нас донеслись звуки музыки. Один из домов — ветхое, крытое соломой квадратное строение из прутьев, обмазанных глиной, — сегодня был украшен свежими ветвями. Внутри дома, расположившись на полу, готовили пищу женщины. Тут же трое мужчин наигрывали болончон — моноритмичную и бесконечную мелодию.

Дети и женщины при нашем приближении исчезли, но мужчины, музицировавшие на арфе, скрипке и гитаре (это минимальный по составу оркестр для исполнения болончона), встретили нас улыбками. Мы прибыли в добрый час: в селении шла подготовка к празднику Святого креста, который должен был состояться на следующий день. Рядом с хижиной уже стоял вкопанный в землю крест, увитый красной геранью, сосновыми ветками и душистой травой — хинсией. Рядом были приготовлены три глиняных горшка — кадила, предназначенные для воскурения копала. Нам разрешили присутствовать при открытии торжества, и, когда мы согласились принять участие в праздничном обеде, индейцы восприняли это с одобрением.

Утром следующего дня посланцы селения Пасте спустились за нами в Сан-Кристобаль, и все вместе мы направились в горы.

Вскоре эхо донесло до нас звуки барабана и флейты, а потом мы повстречали процессию индейцев. Возглавляемые маленьким традиционным оркестром, они длинной вереницей прошествовали мимо нас. Некоторые несли жезлы — символы мира и родовой иерархии.

Музыка индейцев штата Чьяпас — настоящая сокровищница для музыковедов. Многие мотивы еще подлежат изучению и классификации. Но есть одна мелодия, которая в праздничные дни разносится по ущельям и заглядывает внутрь хижин. Это болончон. Его знают во всех уголках холодных гор Чьяпа.

Хотя существует много болончонов с различной окраской и названиями, их ритм и мелодические движения всегда одинаковы. Ни одно торжественное событие не мыслимо без этой простой мелодии. Она звучит как ритуальный мотив на религиозных праздниках и как гротеск на мирских, сплетает воедино и арфу, и скрипку, и гитару и становится хозяйкой положения.

Как же проник этот танец в быт индейских племен? Профессор Уртадо, опираясь на исследования, проведенные им в Сан-Хуан Чамула — здесь болончон, исполняется на тростниковой дудке и барабане, — утверждает, что это подлинно индейский старинный танец. Его современное исполнение на таких инструментах, как арфа, скрипка, гитара и маримба (Маримба — индейский ксилофон), объясняется, по словам профессора, «естественной эволюцией музыки индейцев». По мере того как они узнавали музыкальные инструменты испанских завоевателей и начинали сами изготавливать их грубые и несовершенные копии, появлялись новые технические возможности для исполнения примитивной музыки предков, для создания новых произведений.

Сейчас болончон можно услышать и на окраине Сан-Хуан Чамула в исполнении четырех арф и четырех гитар, и в селении Пасте, хотя инструментов здесь меньше, а оркестр скромнее.

Но вернемся к индейскому шествию. Во главе группы двигались барабанщик и флейтист. Перед крестом у дверей празднично украшенной хижины процессия остановилась. Первыми в помещение вошли жрецы-старейшины с жезлами. Вслед за ними женщины — хранительницы очага. Затем старейшины торжественно приблизились к мужчинам, которые ожидали их, сидя на доске, положенной на два низких стула...

— Садитесь на скамейку, — говорит, обращаясь ко всем нам, старейшина Доминго Эрнандес Херонимо.

И сразу же начали играть музыканты, сидевшие неподалеку от стола старейшин. Жалобные, заунывные звуки флейты сменились более веселым перебором струн. Это был неизменный болончон. Три сипакантека танцевали, повторяя одно и то же движение. Один из них даже во время танца продолжал плести сомбреро с широкими полями и со свисающими цветными лентами.

Перед нами поставили маленький столик, покрытый чистой скатертью. Каждому принесли глиняные сосуды, наполненные водой. Мы сполоснули в них руки, вернее, кончики пальцев. Затем появилась плошка с теплой водой, которой мы смочили себе губы. Это делается для того, чтобы лучше почувствовать вкус атоле (Атоле — местный напиток на основе кукурузной муки, воды или молока.), который подается в стаканах, сделанных из высушенной тыквы. Во дворе по-прежнему звучали барабаны и флейта, придавая церемонии праздничный характер. Потом принесли наполненную до краев бульоном глиняную миску, которая здесь называется «бочилум». На дне ее болталась тонкая ленточка мяса.

— Это бычье сердце, — сказал нам распорядитель.

Угощение бычьим сердцем — одна из высших почестей, оказываемых здесь. Мы с удовольствием ели острый, пахнущий ароматными травами бульон. Вкус его напомнил мне блюдо, которое в Андалузии готовят из улиток.

Наконец мы стали прощаться, и в это время разразилась гроза. Но барабан и флейта не умолкали. Раскаты грома смешивались с молитвами и монотонной ритуальной музыкой...

Селение Тенехапа — центр общины индейцев тенехапа — расположено в котловине на высоте более двух тысяч метров над уровнем моря.

Направляясь на «джипе» в Тенехапа по недавно открытой дороге, я перечитывал заметки Альфонсо Вилья Рохаса, директора Координационного центра Национального института по проблемам индейцев. «Каждая община, — пишет он, — включает основную деревню, служащую центром, и довольно большое число селений или ранчо, разбросанных в горах. В главной деревне располагаются административная власть, церковь и магазины. Там же проживают немногочисленные семьи ладинос».