Журнал «Вокруг Света» - Вокруг Света 1996 №07 Страница 7

Можно было, конечно, пройти пешком, но идти по вязкому болоту не очень-то приятно, к тому же и опасно: даже крупному крокодилу не нужна глубокая вода, чтобы спрятаться, — он легко может зарыться в тину, где его сразу и не заметишь. Но, слава Богу, у Макса была лодка на воздушной подушке, с очень маленькой осадкой. А двигалась и управлялась она при помощи быстро вращающегося кормового пропеллера и за счет перемены направления производимой им воздушной струи.

Добравшись до чистой воды, мы пересели в быстроходную моторную лодку и помчались по биллабонгам и речкам, вспугивая тучи птиц, а часто и крокодилов, мирно дремлющих на берегах с широко открытыми пастями — для самоохлаждения. Высадившись на берег, мы углубились в буш — так в северной Австралии называют очень густой, нерасчищенный лес, — время от времени натыкаясь на динго и валлаби. Побродив по этому зоопарку, где нет ни ворот, ни вольер, мы двинулись обратно, домой. И тут-то оно, нарушение табу, и сказалось.

Мы снова пересели в лодку с пропеллером, но не успели тронуться, как наткнулись на что-то острое, пробили воздушную подушку — и сели на мель. Пришлось шлепать по болоту, стараясь не упасть в темную воду, полную колючих пальмовых ветвей. Но я все же не устоял и плюхнулся в противную жижу, испустив громкое ругательство. И вдруг лес вокруг нас ожил. Из зарослей с визгом выскочило стадо диких свиней и в испуге промчалось мимо. Сидя в «грязевой ванне», я, к своему удивлению, заметил, что у некоторых из этих сравнительно небольших животных, весом около ста килограммов, из пасти торчат порядочных размеров клыки. Свиньи никогда не были эндемиками Австралии — их давным-давно завезли из Европы. И потом некоторые из них, должно быть, одичали. Но откуда у них клыки, как у диких кабанов? Может, это какая-то особая порода? Или просто игра природы — и обычные домашние животные обрели обличье своих далеких предков в результате естественного отбора? Как бы то ни было, эта клыкастая дичь приносит хороший доход австралийцам, в том числе и Максу. Немцы и австрийцы платят немалые деньги за право поохотиться, чтобы потом повесить у себя в доме ценный трофей — голову дикой свиньи.

На другой день нам пришлось проделать тот же путь, только в обратном направлении, чтобы добраться до чистой воды, где нас ждала лодка и рыбная ловля. На этот раз я обзавелся крепким посохом, наподобие костыля, чтобы в буквальном смысле не ударить в грязь лицом на предательском болоте. И поступил умно. Не прошли мы и полкилометра, как лежащая неподалеку коварная темная колода вдруг ожила и, метнувшись в сторону, скрылась под водой. Это был небольшой, двух-трехметровый крокодил, но я инстинктивно отшатнулся и наверняка повторил бы вчерашнее грязевое купание, если бы не дополнительная опора.

А Макс только рассмеялся:

— Да они вас гораздо больше боятся, чем вы их!

— Гм, они-то да, а как насчет их старших собратьев?

Макс-то знал свои места хорошо, я же черпал сведения из газет, и в одной из них был описан вот какой трагический случай.

Не так давно молодой канадец приехал в эти края отдохнуть с женой и ребенком. В один прекрасный день он решил половить раков, надел резиновый костюм и принялся нырять в ручье, протекавшем километрах в ста двадцати от того места, где находились сейчас мы с Максом. Вдруг жена его услышала какой-то шум и, к своему ужасу, увидела мужа: тот отчаянно барахтался в потоке, силясь высвободить ногу из пасти крупного крокодила. И человек, и хищник исчезли под водой. На другой день нашли покусанное, но неистерзанное тело ее мужа. Оставалось, однако, загадкой: почему крокодил на него набросился, но не сожрал? Возможно, его остановил непривычныи вкус резины, а может, он просто не был голоден — только защищал свою территорию: у крокодилов очень развит частнособственнический инстинкт. Но жене от того было не легче. Мне же это послужило уроком — я стал осторожно подходить к «безопасным» водоемам...

Снять лодку с мели мы так и не смогли, потому что помощник Макса уехал к аборигенам в глубь Арнемленда, чтобы перевезти оттуда свою беременную жену и двух ее детей от первого брака. Жаки, белая австралийка, в свое время была замужем за аборигеном-полукровкой и поэтому имела право жить на земле туземцев. Когда они наконец приехали, население нашего «государства» увеличилось вдвое — и работа закипела.

Как-то утром Жаки сказала мне: — Знаете, мой муж и Макс спозаранку уехали чинить лодку. А мне поручено после завтрака отвезти вас на другом джипе к кромке затопленных джунглей. Дальше вы и сами знаете дорогу: там где-то вас и встретят.

От наших палаток до болота надо было проехать километра три через лес по ухабистой дороге. Жаки погрузила трехлетнюю Катлин и полуторагодовалого Ллойда в допотопный джип-«тойоту», сама села за руль, и мы живо двинулись в путь. Вернее, только попытались. Едва Жаки отпустила сцепление, как мотор заглох. Так повторялось несколько раз... В конце концов кое-как, на первой скорости, мы добрались до опушки леса. И тут мотор опять заглох. Я собрался прийти Жаки на помощь, но, обернувшись, заметил, что ее веселые отпрыски развлекаются моими удочками, пытаясь приспособить их под подзорные трубы.

— Эй, бесенята, отставить, а то глаза повыколете, — заворчал я, отбирая у детишек удилища.

В эту минуту машина вдруг рванула в сторону... и с грохотом перевернулась на левый борт. Руль у австралийских машин справа, поэтому я очутился под Жаки, а сзади раздались перепуганные крики маленьких пассажиров, заваленных какими-то вещами. Но, слава Богу, все были живы. Обескураженная Жаки первая выбралась наружу, а я стал передавать ей детей через окно. Как только я поднял Ллойда, на место, где он только что сидел, обрушилось запасное колесо джипа, по халатности не закрепленное как следует. Еще секунда или две — и хрупкого малыша придавило бы стофунтовой махиной. Последним вылез я, мрачно оглядел поверженный автомобиль и ясно услышал странное бульканье.

— Жаки, — крикнул я, — кто его знает, может, бак пробило и из него вытекает бензин? Давай убираться от сюда поскорей.

Жаки, несмотря на то, что была в тягостях, подхватила Ллойда, я взял Катлин, и мы ускоренным темпом отправились дальше.

«Это все проклятое табу, — сверлило у меня в голове. — Хорошо еще, что, кажется, отделались только синяками». Бог его знает, может, тут и правда не обошлось без коварства духов, однако ж и в непреложности законов физики — применительно к происшедшему — у меня не было сомнений. В одном месте после муссонов половина дороги значительно осела. Джипы Макса осторожно объезжали это место и проложили новую колею через лес. Но, сосредоточив все внимание на рычаге переключения скоростей, Жаки не заметила этой колеи и, следуя привычной дорогой, завезла нас в кювет. Теперь, когда все обошлось, бедную женщину беспокоило только одно: что скажет Макс?..

Макс встретил нас у кромки болота и первым делом спросил, где же «тойота». Дрожа от волнения, Жаки не могла вымолвить ни слова, предоставив мне право раскрыть причину исчезновения машины. Как заправский адвокат, я старался защитить Жаки, но она чувствовала себя виноватой передо мной и все время извинялась. Я ее утешал, а потом мне пришла в голову эгоистическая мысль — извлечь из всего этого пользу.

— Жаки, — сказал я, — мне всегда было интересно посмотреть, как живут аборигены на своих землях, вдали от современной цивилизации. Но белых они к себе в Арнемленд не пускают — нужен специальный пропуск. А ты жила там, у тебя, наверно, есть много знакомых среди туземцев. Не смогла бы ты помочь мне с пропуском и отвезти к ним, в какое-нибудь поселение, на пару дней?

— С удовольствием, мне это нетрудно. Недалеко отсюда есть городок Оэнпелли. Местный глава — мой хороший знакомый, он сделает вам пропуск. Там же живет семья матери моего первого мужа. Они чистокровные аборигены, приветливые люди и, я уверена, примут вас радушно.

Воспользовавшись радиотелефоном Макса, Жаки все устроила, как обещала.

Выехав из «владений» Макса и потрясшись часа полтора по местному автобану, мы остановились у контрольно-пропускного пункта. Аборигены-полицейские, просмотрев мои документы, сделали знак «езжайте», и мы въехали на землю коренных жителей Австралии.

Моими тремя спутниками были родственники Жаки по первому браку. Жинджурба, младший сводный брат ее первого мужа, говорил по-английски лучше других, потому что, по его словам, был отличником в начальной школе.

— В школе нас учат по-английски, — рассказывал мне Жинджурба, — а дома и между собой мы говорим только на языке нашего племени.

— А сколько приблизительно человек говорят на вашем языке?

— Человек триста или четыреста, не больше. У нас каждое племя говорит на своем наречии.

Жинджурба, однако, был не совсем прав. На севере Австралии насчитывается около тридцати языковых групп — они, в свою очередь, подразделяются примерно на сто родственных наречий и диалектов. Так что некоторые племена говорят на более или менее общем языке, но есть и такие местные диалекты, которые понимают не больше, чем сто-двести человек. Некоторые языки исчезали и исчезают быстро—в начале прошлого века насчитывалось двести пятьдесят туземных наречий, на них говорили около пятисот племен. Известно, что общая численность этих племен составляла порядка трехсот тысяч человек. В результате зверского отношения к аборигенам эта цифра невероятно уменьшилась, но сейчас благодаря высокой рождаемости — несмотря на не менее высокий уровень смертности — численность коренного населения Арнемленда достигла двухсот пятидесяти тысяч человек.