Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №06 за 1981 год Страница 7

Мне вспомнилась другая карта этой местности, на которую я наткнулся в одной исторической книге. На этой карте, составленной в XVIII веке, пространство на север от Азовского моря называлось «Deserte sans eaux». С французского это словосочетание переводится как «пустыня безводная». «Полем безводным» называли Приазовье русские летописцы. А в «Книге Большому Чертежу» при описании приазовских степей обязательно упоминаются колодцы-копанки как места наиболее редкие и достойные странствующего люда...

Алиев продолжал путешествие по карте.

— Трасса канала пройдет в районе города Мелитополя. Здесь наиболее сложный участок — переход через реку Молочную. При проектировании Краснознаменной и Северо-Рогачинской оросительных систем мне, честно говоря, не приходилось сталкиваться с подобными проблемами. Мы разрабатывали около семи вариантов прохождения Молочной. Насыпь? Дорого. Акведук? Громоздко и тоже недешево. Загнать трубы под реку? Соленые воды, которые здесь залегают близко к поверхности, разъедят металл. Взвесив все «за» и «против», решили применить дюкер — пустить трубы поверху...

Я обратил внимание Алиева на близость к магистральному каналу заповедных территорий и памятников природы. Отметил на карте зеленый островок в восемнадцати километрах севернее Мелитополя. Здесь расположено одно из первых на юге Украины Старобердянское лесничество. Не станет ли канал для животных, обитающих в лесничестве, непреодолимой преградой, своеобразной границей, словно запертой мелиораторами замками и засовами? Алиев потер руки, приготовившись, вероятна, если не ошарашить собеседника, то по крайней мере в пух и прах развеять его опасения.

— Впервые при проектировании оросительной системы нам пришлось в таких масштабах решать экологические вопросы. От них уже не отмахнешься, сославшись на «производственную необходимость». Мы разработали специальные рекомендации для хозяйств, поля которых будут орошаться водою системы. Ведь некоторые компоненты удобрений вместе с дренажными водами тем или иным путем попадут в Азовское море. А это может отрицательно сказаться как на его чистоте, так и на рыбных запасах.

Алиев склонился над картой и, не примериваясь, щелкнул пальцами над неприметной речушкой Корсак, сбегающей в море восточнее Мелитополя.

— Вот здесь будет создано кефалевое хозяйство. Поэтому мы несколько изменили расположение дренажных труб — они пролягут в стороне от речки... Ну а теперь что касается лесничества... Вдоль канала в районе Мелитополя будет протянута сетка. Пробираясь вдоль нее, животные волей-неволей наткнутся на проходы и по специальным мостикам смогут перебраться на другую сторону.

— Кемалий Алиевич, а если коснуться отдаленных экологических последствий строительства оросительной системы. По силам ли реке такая нагрузка? Ведь водами Днепра и его притоков поливается основная часть всей орошаемой площади Украины...

Алиев прикрыл карту руками и пристально посмотрел на меня, будто оценивая степень серьезности ситуации. Потом с силой откинулся на спинку кресла, так что она коснулась стены, и улыбнулся:

— Что ж, заглянем в будущее... Днепро-Бугский лиман — огромнейший резервуар пресной воды. Но ее приток в лиман с каждым годом сокращается, ученые обнаружили соленые воды Черного моря чуть ли не у Херсона. Представляете! При таких темпах засоления лиман через десять лет станет морским заливом. Так что опасения ваши небезосновательны. Какой выход? — продолжал он.— Прежде всего спасти лиман. Шестикилометровая плотина в устье отгородит Днепро-Бугский лиман от Черного моря. После, чего уровень воды в лимане на 25—35 сантиметров превысит уровень моря. Из опресненного лимана можно будет ежегодно брать более восьми миллиардов кубометров воды. Кстати, в Очакове уже ведутся подготовительные работы по сооружению дамбы.

Кроме того, полным ходом идет строительство канала для переброски стока Дуная в Днепр. Трасса канала проляжет от Килийского устья Дуная, недалеко от города Вилково, вдоль морского побережья к Днепро-Бугскому лиману. Из него дунайская вода будет перекачиваться мощными насосами в Каховское водохранилище. Причем это произойдет одновременно с завершением прокладки Приазовского магистрального канала...

И палец Алиева опять заскользил вдоль красной линии на карте. Вот она пересекла одну речку, Другую, третью, перепрыгнула через шоссейную дорогу, железнодорожное полотно, исчезла в тоннеле под каменистым кряжем, расцветилась фиолетовой кляксой — водохранилищем. То устало прижимаясь к ракушечниковым косам и прогретым солнцем лагунам, то пугливо шарахаясь от норовистых азовских волн, через балки с овражистыми, осыпающимися склонами, через поля, выметенные ветрами, пески и солончаковые пустоши, все дальше и дальше на восток. Вот уже трасса пересекла границу Запорожской области, приблизилась к городу Жданову...

Алиев, все больше увлекаясь, рассказывал о диспетчерском пункте с вычислительным центром, об автоматической регулировке затворов, датчиках влажности, дождевальных установках «Днепр» и «Фрегат». А я мысленно снова и снова возвращался к началу нашего путешествия: к тем трем километрам уже прорытого русла канала, к той балочке на месте степной речушки Большой Утлюк, в которой скреперистам нужно было до весны отсыпать шестнадцатиметровую дамбу. К мастеру Володе Давиденко и к истории, которую он мне поведал по дороге от вагончиков к котловану. Ею и хочу закончить рассказ о магистральном канале в приазовской степи.

...Давиденко работал тогда на строительстве Каховского канала. Бульдозеристы уже подчищали откосы, когда Володя заметил людей, мчавшихся к ним со стороны села. Колхозники подбежали — хлопанье по плечам, объятия... А потом Володю подхватили на руки и несколько раз высоко подбросили в воздух.

Сейчас Володе кажется, что, когда он был наверху, глаза сами собой закрывались от невыносимого зеркального блеска воды, которая плескалась в бетонном ложе канала.

В. Супруненко Фото В. Чирко

с. Анновка — г. Запорожье

Клоду нужна работа

Вдоль стены пятиэтажного дома лезла вверх живая пирамида из десяти парней. На ее верхушке оказался щуплый паренек в куртке из серебристого пластика. Он рванул джинсы, висевшие на гвозде выше второго этажа. Пирамида посыпалась вниз. Через минуту будто ничего и не было. Врезавшись в круговерть автомобилей, будто нож в крутой торт, десяток мотоциклов, блеснув никелированными двигателями и выхлопными трубами, проскочил площадь Рон-Пуан-де-Шанз-Элизе. В неподвижном воздухе главного парижского проспекта истаивало сизое облачко выхлопных газов.

Нет, это была не кража. Это реклама. Через десять минут под вечным плакатом «Только — Левис!» вместо исчезнувших повисли новые джинсы. Мигающий неон и ухищрения декораторов, фокусничающих электроникой, примелькались, а вот живая реклама, с риском...

Негромкий гвалт, поднятый прохожими, свидетельствовал, что французов среди них почти не было. В центре Парижа чаще услышишь английскую, немецкую, а то и японскую речь.

У площади Тертр

Удивительно смотреть на людей, читающих книги за рулем. Из-за пробок средняя скорость в Париже 13 километров в час. Потому я и старался ходить пешком — скорость почти та же, а увидишь больше. На Монмартре, на крохотной площади Тертр невозможно избавиться от ощущения, что бродишь среди декораций на сцене. Она заставлена лавками художников. Экзотически одетые метры торгуют только «гениальными» произведениями и за несколько франков пишут моментальные — иной раз довольно похожие — портреты заказчиков. Жизнь этой художественной богемы в прошлом веке и дала предприимчивым людям стереотип для организации «вечного праздника» на площади Пигаль, у старых ворот Сен-Дени и дальше, внизу — на Елисейских полях и Больших бульварах.

Я долго стоял перед зеленым полотном, на котором среди разлапистых, несуществующих в природе деревьев сиреневыми пятнами мелькали танцующие люди. Под ним висели невостребованные заказчиками портреты, виды площади Тертр, открытки; на коврике лежали кожаные ручной кройки шляпы, сумки, походившие на патронташи, свистульки из глины, бусы из пестрых камней. Метр в свитере, вытянутом почти до коленей, попивал винцо, закусывал длинной булкой, словно не видел ни меня, ни толпу...

Икона, которую я тронул, оказалась из папье-маше. Метр заметил невольную усмешку и сказал:

— Десять франков.

— А картина?

— Триста. Но если это для вас дорого, можно сделать моментальный портрет...

Метр запихнул кулаки поглубже в карманы своей кофты, вытянув ее еще больше, и вдруг сказал:

— А вообще-то я архитектор, строитель.