Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №09 за 1993 год Страница 7

Крупные хищники могут долго голодать, хотя это им, конечно, не по душе. Волк даже спустя десять дней после последней трапезы все еще, что называется, в форме.

А вот карликовая землеройка без корма уже через девять часов отбросит лапки. Самое мелкое млекопитающее нуждается в 203-процентном пополнении своего веса ежедневно. Это всего лишь 6 — 12 граммов насекомых! Удав же боа констриктор, проглотив свинью, может год вальяжно проваляться (или проползать) в укромном месте.

Строение головы и особенно челюстей у змеи таково, что она, сильно растягивая ротовой аппарат, может проглотить добычу более крупную в поперечнике, чем сама змея. Ротовая полость ее при этом превращается в пасть чудовищных размеров, выстланную мягкой, растягивающейся тканью рта и глотки. Загнутые назад зубы крепко держат добычу. А дыхание? Чтобы оно не прерывалось в момент заглатывания, гортанная трубка выходит за пределы нижней челюсти, и змея дышит на манер водолаза, который получает воздух по шлангу.

Другой способ охоты — удавливание, когда змея кольцом обвивает жертву и давит, пока не задушит. Удавы делают это с поразительной быстротой и очень четко контролируют свои действия.

В противоположность змеям большинство ящериц сохранило насекомоядный тип питания. Мелкую добычу ящерицы хватают и тут же глотают. А если попалось крупное насекомое? Тогда действует так называемое «инерционное глотание». Резко поворачивая голову, ящерица перебрасывает добычу с одной стороны челюстей на другую, и при этом жертва как бы сама «шагает» в пасть.

Вне воды крокодилы кажутся неповоротливыми и неуклюжими. Но это далеко не так. Короткие дистанции на суше они преодолевают с такой скоростью, что могут догнать бегущего человека. Когда крокодил подкрадывается к добыче в воде, его уплощенные челюсти даже не вызывают ряби на поверхности. Крупные рептилии могут совершенно незаметно подобраться к животному на берегу, наброситься на него и молниеносно утащить на глубину.

Большинство хищных птиц разыскивает жертву в полете. У них отлично развиты зрение и летные качества. Они удачно пользуются восходящими потоками воздуха, то поднимаясь в них, то планируя. Одни виды птиц кормятся практически любой пищей, другие, например, цапли, стали полностью рыбоядными. Более того, они пользуются хитроумными уловками для заманивания добычи. Африканская цапля (один из ее видов) стоит, например, на мелководье с раскрытыми, как ширма, крыльями, а рыбы, привлеченные тенью, заплывают буквально ей под нос.

Щука — классический пример хищника. Голова удлиненная, нижняя челюсть выдвинута вперед, зубы разной величины. Щука неподвижно стоит среди водной растительности и оттуда бросается на добычу. Захватывает ее с головы. Если удалось схватить поперек тела, то, подобно ящерице, щука двигает добычу головой в глотку. Известны случаи, когда щуки утаскивали под воду мышей, крыс, куликов, даже белок. Крупные рыбы становятся «утятницами», они также способны ловить больших рыб — в половину своей собственной длины. Но это вовсе не означает, что щука вредна. Напротив, она регулирует численность малоценной и сорной рыбы. Когда в водоемах нет щук, резко возрастает количество мелкого окунька, ерша.

Кошачьи в отличие от псовых сначала подкрадываются к жертве, а уж затем бросаются на нее. Охотятся они обычно в одиночку или парами. Исключение составляют, пожалуй, рысь (ее детеныши в первую зиму сопровождают мать) и львы, которые охотятся семейными группами — прайдами. Иногда три — четыре прайда объединяются и применяют сложную, согласованную тактику охоты. Обычно опытный лев приближается к стаду с наветренной стороны и вспугивает его. Животные шарахаются от мощного рыка и запаха хищника в противоположную сторону — прямо в лапы поджидающих их львиц-охотниц. (Возвращаясь к рыси, отметим, что ей нет равных среди кошек по зрению и чутью. Она видит мельчайшее движение жертвы на расстоянии сотен метров. Слышит мышку, неподвижно сидящую под слоем снега толщиной 40 сантиметров и на дистанции до трех метров!)

Убивает добычу чаще львица, но едят сначала самцы, затем самки и последними — детеныши. Львы редко убивают зря. Они добывают ровно столько мяса, чтобы хватило насытиться. Остатки трапезы достаются грифам, шакалам и гиенам. Тем самым, с которых мы и начали наш рассказ...

Н.Николаев

Юрта у дороги

Никакой монгол не спутает свою юрту с чужой: для них они различаются, как для нас наши квартиры в стандартных домах. Но во всех юртах печь помещается на одном и том же месте, справа от нее - мужская половина, слева —женская.

«Пусть у вас будет полное одеяло детей!» — это одно из пожеланий на монгольской свадьбе. А чтобы оно сбылось, на кусок белого войлока, который будет прикрывать сверху юрту молодоженов, сажают, сколько уместится, детей и стараются, держа войлок за концы, поднять его над землей как можно выше.

Наталия Жуковская, доктор исторических наук Фото автора

Ара-Хангай осенью — это пиршество всех оттенков желтого цвета. На крайних полюсах — буро-желтая, уже несъедобная для скота трава и нежные пушистые лиственницы, а в середине... Впрочем, смотрю на все это без особой радости. Холодно. Всего середина сентября, а отряд уже дважды попадал в сильный снегопад. Полевой сезон закончен, машина держит курс на Улан-Батор.

Юрта — белое пятно на желто-буром фоне — появилась из-за поворота как-то вдруг. Глаз привычно фиксирует вокруг нее знакомые предметы: пустая опрокинутая двухколесная повозка (значит, в ближайшие часы никто кочевать не собирается), прикрытая шкурами пирамида аргала — сухого навоза (запас топлива для очага рассчитан надолго), два оседланных коня привязаны к коновязи (значит, в юрте гости, хозяйский конь пасся бы непривязанным и без седла), а главное — из трубы, что торчит из дымового отверстия юрты, вьется голубой дымок (едва перевалило за полдень, скорее всего готовится чай). Мысль о глотке чего-нибудь горячего приятно возбуждала.

 — Ну как, заедем? — спросил водитель и, уловив мое молчаливое согласие, свернул с дороги.

Когда я, водитель Вадим, моя монгольская коллега Энхчимэг и случайный попутчик Батбилиг вылезли из машины, перед нами уже выстроилась семья в полном составе: молодые хозяин и хозяйка юрты и пятеро мал мала меньше, из которых старший — лет десяти — держал на руках младшего, годовалого. Хозяева — степенно, юнцы — с нескрываемым любопытством ждали: спросим ли мы что-нибудь, войдем ли в юрту, будем ли пить чай, а может, нам что-нибудь нужно... Да мало ли что можно ожидать, если перед тобою в центре Азии вдруг возникает машина с иностранными гостями. Впрочем, какие они иностранцы, эти русские, работают тут в экспедициях по многу лет, но все-таки всегда интересно что-то новое узнать, а может быть, купить, а то обменять или продать. Жизнь есть жизнь, и в центре Азии тоже, а если у тебя семья, так много всего нужно.

— Сайн байцгаана уу! — произнесла я традиционное приветствие, и хозяйка распахнула дверь юрты.

За двадцать полевых сезонов, проведенных в Монголии, таких ситуаций у меня было немало. Наверное, сотни. Сама работа этнографа — а я этнограф (профессия в нашей стране в значительной степени не востребованная и во все времена немодная) — предполагает, что при виде любой юрты я постараюсь в нее войти, завязать разговор с хозяевами и получить ответы на интересующие меня вопросы. Почти любой такой случайный контакт, любое знакомство себя оправдывают. Может быть, я и не узнаю каких-то сокровенных тайн — не каждый день они открываются даже специалисту,— но уж абсолютно точно пообщаюсь с представителями изучаемой мною монгольской культуры, а любой монгол — ее генетический носитель, хотя сам он, как правило, об этом не подозревает. Десятки поколений предков сформировали стереотип его поведения. Что бы он ни делал — садился, вставал, входил в юрту и выходил из нее, ел, пил, разговаривал с женой, детьми и гостями, здоровался и закуривал, садился на коня,— за каждым его поступком стоит многовековая культура народа. Но неважно, знает он об этом или не знает, хочет он того или нет,— он носитель этой культуры. Наблюдать за ним интересно, особенно если это можно сопоставить с сотней других подобных наблюдений и выявить типичное и не очень, общее и частное, характерное для какой-то определенной этнической группы, свое и чужое, заимствованное. А уж если перед тобой семья — муж, жена и несколько уже осмысливших свое присутствие на этой земле детишек. ...Этнограф! Не хлопай ушами, пей чай, смотри и слушай и только иногда задавай наводящие вопросы.

Мы вошли в юрту, обошли очаг по часовой стрелке (или, если угодно, по солнцу) и сели на полагающиеся нам — в данном типе культуры! — места. Традиционное деление юрты кочевника на правую — мужскую и левую — женскую половины предопределяет то место, которое занимает в юрте гость. При этом следует помнить, что право и лево монголы определяют, стоя лицом на юг. Мужчины проходят на мужскую половину, женщины — на женскую. Стариков и особо почетных гостей любого возраста приглашают пройти в «хоймор» — северную, противостоящую входу часть юрты, считающуюся наиболее социально значимой. Важным и пожилым гостям предлагают маленькие табуретки, гости попроще усаживаются прямо на постеленные на полу шкуры и войлочные подстилки.