Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №02 за 1980 год Страница 7

Хочу заметить, — продолжал Владимир Дмитриевич, — что рожь раньше не была самостоятельной культурой. Жителям Малой Азии, Ирака, Афганистана, Средней Азии и Индии она была известна с древнейших времен как сорное растение в посевах пшеницы и ячменя.

— То есть как это?! — не поверил я.

— А так. Культурная рожь ведет свою родословную от сорнополевой, дикой, которая продвигалась в более северные широты вместе с главными в то время хлебными культурами — пшеницей и ячменем. Холод этих широт оказался более приемлемым для ржи, нежели для ее конкурентов; в результате она постепенно вытеснила эти культуры и стала вполне независимой. «Америк» я здесь не открываю: все это доказано исследованиями Николая Ивановича Вавилова, основателя нашего института. Но у ржи есть одна важная особенность...

Кобылянский поднял голову и поморщился. В синем струящемся воздухе беззаботно порхали бабочки, жужжали шмели и пчелы; гонимые ветром, кружились блескучие пылинки, которые, попадая на лицо, оставляли желтоватый след. Картина была по-летнему безмятежной, но Кобылянский, судя по его виду, имел на этот счет собственное мнение.

— У ржи есть одна важная особенность, — хмуро повторил он. — Она является перекрестным растением, точнее — перекрестноопыляемым. А это значит, чтобы сохранить сорт в первозданной чистоте, нужно обособить его от остальных сортов. Вот почему мы держим рожь под изоляторами. Особенно это важно сейчас, в период цветения.

Владимир Дмитриевич приподнял холсты у нескольких пирамид, и я увидел спрятанные под ними растения, листья которых были покрыты желтой пыльцой. Некоторые кусты ржи выделялись статным ростом и обилием зеленой массы, другие выглядели поскромнее — метра полтора, не больше; третьи производили впечатление коренастых карликов, однако их лиловеющий колос был длинным, тугим и весомым, как кошелек. Кобылянский взял в руку один из колосков, и я отметил про себя, что так обычно держат ребенка за подбородок, когда хотят сказать ему что-то хорошее.

— Как мы поступаем обычно? — будничным голосом произнес ученый. — Сеем квадратную делянку; потом, когда на растениях появляется колос, ставим на нее пирамидальный каркас. На каркас натягиваем изоляторы из плотной холщовой материи, чтобы пыльца не прилетела сюда от соседних сортов. Иным способом сохранить рожь нельзя.

— А как же она существовала раньше — целые века?

— Века может существовать лишь один сорт и только в одном определенном месте. То есть на расстоянии полета пыльцы. Ветер не подует — сорт не «загрязнится»... А у нас тут на четырех тысячах метров растет три тысячи разных сортов. Все это, разумеется, в пределах опытного поля.

Если они переопылятся, получится что-то вроде среднего арифметического. Исчезнут все частности, личностные признаки. А наука генетика отвергает средние числа, она зависит от частностей и, накапливая эти частности, комбинируя ими, приводит нас к открытию. Только так можно познать великое разнообразие существующих в мире сортов.

Он снял очки и вытер сбежавшие на стекла капельки пота. Высокое солнце заставило «ас пересесть поближе к изоляторам, в спасительную тень пирамид.

— Рожь — это уравнение со многими неизвестными, — продолжал Владимир Дмитриевич. — Каждый сорт — популяция близких и одновременно разных растений. И вот все это разнообразие нужно как-то расчленить; чтобы понять общее, нужно изучить детали. Допустим, мы нашли какое-то растение, выделили из популяции нужный нам генотип и с ним работаем. Он у нас чистый — это мы знаем, потому что не дали ему произвольно переопылиться. И вот начинаем испытывать его на зимостойкость, на восприимчивость к болезням, испытываем на устойчивость к полеганию, снежной плесени и так далее. На это уходят годы черновой неблагодарной работы. Если мы вдруг прозеваем момент цветения и произойдет опыление пыльцой соседнего сорта, то урожай, который мы снимем (50-70 зерен с колоса), уже не будет урожаем этого растения. Это будет гибрид с ненужными нам признаками, а значит — начинай все сначала. Вот почему многие селекционеры «плюнули» на рожь и переключились на другие, более «легкие» культуры, где можно коротким броском прийти к цели...

Вдруг что-то вспомнив, Владимир Дмитриевич посмотрел на меня и, словно извиняясь, сказал:

— Мы тут с вами разговоры разговариваем, а ведь дело-то стоит.- И предложил, «если, конечно, интересно», перебраться поближе к растениям. Поочередно отворачивая холсты, он бережно ощупывал стебли — от первого междоузлия до колоса и, безошибочно находя одному ему известные «частности», особыми значками записывал показания в блокнот: мощность корневой системы, прочность соломины, высота злака, густота стеблестоя и т. д... На одной из делянок он обратил мое внимание на растения, листья которых были покрыты красно-бурым налетом, — Бурая ржавчина, — сказал Кобылянский. — Она способна унести половину урожая. Эти растения были заражены искусственно две недели назад. Скоро их листья огрубеют, станут почти жестяными — высохнут и отомрут. Страшная болезнь, эта бурая ржавчина!.. — Непосвященному человеку могло бы показаться, что он умышленно загубил свой будущий урожай.

— Классический путь селекции — это скрещивание, — напомнил я о теме нашей беседы. — Интересно бы знать, какие из этих растений вы стали бы скрещивать, чтобы получить новые сорта?

— Э-э-э, да вы забегаете вперед, — укоризненно заметил Владимир Дмитриевич. — Это не по правилам, не все сразу. — Оказывается, осматривая растения, он все время держал нить разговора в своих руках.

— Главное — знать генетику признаков, — сказал он, поднимаясь с коленей, — как они передаются по наследству. Когда мы оседлаем этого конька, нам останется только взять барьер. Но не приз! — и засмеялся над собственной шуткой. — До призов еще далеко...

Как работали в прошлом народные селекционеры? Из имеющихся у них растений отбирали лучшие и получали то, к чему стремились. Потом опыты усложнились: из разных сортов стали вылавливать элитные, отборные материалы, объединять их — создавать нечто новое. Подчеркиваю, вся эта селекция проводилась на базе старых сортов. Тех сортов, которые применялись при экстенсивной системе земледелия, когда пашню обрабатывали сохой, сеяли вручную, а урожай убирали серпом...

Но эпоха отбора благополучно окончилась. Отбора стихийного, бессознательного. Старые сорта уже не способны на те урожаи, которых мы ждем от них сегодня, — они попросту выдохлись. К тому же в корне изменилась технология выращивания: на поля пришли мощные машины, минеральные удобрения, появилась классная агрономическая служба. То есть именно теперь наступило то время, когда мы можем дать растениям значительно больше того, что давали раньше. И они должны суметь это взять, вернув нам в страду не 16 центнеров с круга — 100 пудов по-старому, — а втрое-вчетверо больше.

Кобылянский взглянул на меня с острым прищуром и усмехнулся:

— Знаю, знаю, о чем вы сейчас думаете: «Вашими устами да мед пить». Не так ли?.. К великому сожалению, должен признать: полегают нынче ржаные сорта — не везде, но полегают. В особенности те, у которых стебель вымахал за полтора-два метра. И урожайность их падает, и площади сокращаются. — Он жестом пригласил меня к тому месту, где росли зараженные ржавчиной всходы. Короткие и мощные стебли (ЕМ-1 стояло на табличке) тихо шелестели, переговаривались на ветру, словно не подозревая о той участи, которая ожидает их к исходу лета.

— Помните в песне: «Распрямись, рожь высокая...» Давайте-ка разберем эту строчку с точки зрения селекции. Если брать старые сорта, тут все правильно: самая короткая рожь равна самой длинной пшенице — это аксиома. Но нужен ли нам такой верзила, если, как подсказывает практика, он едва держится на ногах, осыпается и во время уборки его приходится буквально подбирать с земли? Конечно же, нет. Значит, какой напрашивается вывод?

— Нужно укоротить стебель...

— Совершенно верно, — обрадовался ответу Владимир Дмитревич и посмотрел на меня как на подающего надежды ученика. — Создание короткостебельных и неполегающих сортов ржи является сегодня генеральным направлением всей мировой селекции.

Но для того, чтобы создать «карлика», надо знать гены короткостебельности. И вот, обладая огромной коллекцией ВИРа — коллекцией уникальной, самой богатой в мире, — я имел возможность искать эти гены в разных гибридах, выявляя хромосомную наследственность. И после длительных поисков нашел ее.

— Но теперь уже вы забегаете вперед, — заметил я Кобылянскому. — Давайте все по порядку...

— По порядку так по порядку, — безоговорочно согласился селекционер. Он раздвинул стебли и вошел в самую гущу ржаного клина. Растения едва достигали его пояса. — То, что вы видите перед собой, — ЕМ-1 (естественный мутант) — и есть результат многократных скрещиваний.