Интервью - Ева Гелевера Страница 7

– Почему ты не вернулась в Москву, а осталась в Питере?

– Борь, ты меня удивляешь. Потому что это прекрасный город. Идеальное место, чтобы затеряться в дебрях подсознания, окунуться в бурлящую реку творческой вакханалии.

Насладившись своей метафорической издёвкой, Ева притихла. Боря выждал паузу и спросил:

– Получилось?

– О да. Я сняла квартиру в историческом центре, старенькую такую, потрёпанную, с трещинками повсюду и видом во двор-колодец.

– И там ты села писать книгу, – довёл мысль до логического завершения парень.

– Э-э, нет. Дальше я подключилась к системе одного крупного таксопарка и стала возить людей за деньги.

– Ты сейчас прикалываешься? – брови интервьюера взлетели к основанию модной причёски.

– Нет. Мне нужно было время, чтобы собраться с мыслями. Ну и жить на что-то надо было.

– Долго ты таксовала?

– Я и сейчас этим занимаюсь, когда есть время.

– Ты угораешь надо мной?!

– Нет, я серьёзно. Меня в лицо никто не знает. Машины – моя страсть. Ускорение, которое ты контролируешь и нет одновременно. А ещё я обожаю «самомойки». Кстати, ты пользуешься этим благом цивилизации?

Боря не мог поверить, что его не разыгрывают, поэтому растерянно произнёс:

– Не-е-т, после неё весь грязный. А потом ведь надо куда-то ехать.

– На самом деле там сложно сильно испачкаться. Ну брызнет пара капель, зато какой кайф, когда ты сначала размазываешь по грязи густую пену, а потом сбиваешь её мощной струёй. Вода фигачит с такой отдачей, что приходится расставлять ноги пошире, иначе не удержаться. Выезжаешь из бокса, машина парит, словно намекает, чтобы её вытерли сухой тряпочкой. Ну? Классно же?

– Ты странная женщина. Я, наверное, не первый кто тебе это говорит?

– Может быть. Каждый кайфует по-своему.

– Вот ты живёшь в Питере… Так, подожди, ты мне своим заявлением о работе в такси просто мозг взорвала. Расскажи, были какие-то забавные или, может, опасные случаи?

– Нет, всё спокойно. Конечно, в самой системе много косяков, но это же крупная сеть. Я вообще считаю, что любая организация, в которой больше ста сотрудников, неизбежно лажает. Человеческий фактор.

– А что было не так?

– Я ездила на личном, не брендированном, авто, поэтому заказов поступало мало. Не могу сказать, что это было для меня большой проблемой, так как десять ртов мне кормить не надо. Но по мелочи, то там, то тут, всплывали неприятные моменты.

– Например?

– Ну, когда тебя отправляют за клиентом в трёх километрах, а везти его полтора. Это невыгодно. Служба поддержки работает через одно место, твои проблемы просто не решаются, обращение перенаправляется некому «специалисту» – и до свидания. Ложные заказы опять-таки, за которые никто не платит. Всякое бывает, короче. Если эта работа должна стать основным источником дохода, то придётся вложиться материально и потратить немало нервов. Ну или работать двадцать четыре часа в сутки.

– Пассажиры нормально реагируют на женщину-водителя?

– По-разному, чаще нормально. Я не сильно следила за реакцией. Бывали случаи, когда мужчины пытались неуместно шутить, типа «Что, мужа подменяешь?» или «Ногти об руль не ломаются?».

Парень злорадно оскалился:

– Не ломались?

Ева быстро взглянула на руки, лежавшие на коленях.

– Да они у меня короткие всегда. Мне почему-то кажется, что разноцветные вёсла вместо ногтей – атрибут вымирающего вида. Такие уже никто не носит.

– Жёстко! – рассмеялся журналист.

– Вообще, конечно, странно жить в прогрессивном обществе, где до сих пор существует разграничение на «мужские» и «женские» профессии.

– Россия – патриархальная страна?

– И да, и нет.

Интервьюер потребовал пояснить взглядом.

– У нас женщина может быть сильной, занимать высокие посты и управлять огромными конгломератами, но это не освобождает её от стереотипных суждений: должна хорошо выглядеть, создавать уют, воспитывать или хотя бы рожать детей. Да, за последние десятилетия произошёл большой прорыв в отношении возможностей и реализации, но есть стойкое ощущение, что чем больше мы получаем, тем больше должны.

Ты когда-нибудь соотносил понятие «долг» с женским сообществом, в широком смысле этого слова?

– Нет.

– Подумай об этом.

Боря осмысливал услышанное, нацепив дежурную полуулыбку, и задрав подбородок.

– Ты говорила, что написание книги как-то связано с карантином. Давай наконец перейдём к этой части истории.

– Только не с карантином, а с самоизоляцией.

– А в чём разница?

– Она не связана с коронавирусом. Моя самоизоляция – главный эксперимент над собой, моё информационное самоубийство. Ещё не понял?

Часть 2

Глаза парня расширились:

– Это как? – выдавил он.

– Я закрылась дома и на шестьдесят дней была отрезана от мира. Я не выходила на улицу, окна были плотно зашторены. Телефон и ноутбук я оставила в машине на стоянке, квартплату внесла за два месяца вперёд, закупила продукты: консервы, замороженная еда.

– Это же пипец как тяжело! Не страшно было, что крыша поедет?

– Отчасти я этого и добивалась. Я жила с ощущением, будто меня что-то отвлекает от собственных мыслей. Бешеный поток внешнего не давал возможности развернуться внутреннему. Куда бы я ни бежала, где бы ни пряталась, условности реального мира закручивали меня в спираль.

По-моему, одна из самых мощных и в то же время страшных вещей, которые случились с человеком, – это безграничный доступ к любой информации. Что-то происходит – и через долю секунды об этом узнают на другом конце планеты. Мы не заметили, как открытость перевалила через безопасную отметку. Люди всегда делились новостями, но раньше это было чем-то аутентичным, чем-то подлинным, это можно было назвать связью с источником. Мы испытывали эмоции от вестей, которые получали. Сейчас возникает чувство, что каждый из нас стоит в запертой комнате один на один с чудовищем. «Информационный монстр» так близок, так настойчив, что мы перестали его бояться. Будто состояние страха стало непрерывным и превратилось в обыденность. Информация – злобное существо, но без неё мы уже не сможем. Это как наркотик – доза раз за разом должна повышаться.

Итак, я устроила себе детокс. От людей, гаджетов, новостей, любых раздражителей внешнего мира. В моё длинное путешествие я пригласила только книги.

Боря кинул беглый взгляд на телефон, будто опасаясь, что тот может исчезнуть.

– Расскажи подробнее, как это происходило?

– Если честно, это был ад. Спасало, что я и до этого максимально редко контактировала с людьми. Всё же отсутствие возможности видеть и слышать другого человека пробуждает внутри что-то нехорошее.

В первые дни я поняла, насколько мы зависимы от смартфонов. Сначала казалось забавным, когда руки непроизвольно двигались в поисках чего-то твёрдого и гладкого. Через три дня у меня началась настоящая ломка.