Он и она - Роман Воронов Страница 7

— Кого же выберешь тогда, чтоб испытать? — прекрасные бархатные глаза заблестели в предвкушении грядущего развлечения.

Шут бросил взгляд на гостей:

— Из собравшихся — никто. Вот если бы из ваших слуг найти раба, да похилее, что не ел давно.

— Иди, найди такого и приведи сейчас же, — шепнула она паяцу. А к придворным обратилась в голос:

— Готова пир начать я, но жду еще одного гостя. Как только он войдет и вкусит предложенного, приступим и мы.

Гул одобрения пробежал по ожившим рядам, первый Советник, державшийся изо всех сил, в конце концов не сдюжил и молча завалился на бок без чувств.

«Угадал, бесенок», — вспомнила Царица ставку Шута, и улыбка влюбленной женщины предательски озарила ее лицо. Только успели беднягу Советника вернуть к жизни посредством чана с ледяной водой, целиком вылитой ему за шиворот, как в шатер вместе с горячим дыханием песков ворвался Шут и, приняв подобающую церемониймейстеру позу, объявил:

— Последний из приглашенных, но не последний из значимых.

После чего еще раз распахнул полог и взорам присутствующих предстал сгорбленный, шатающийся от слабости раб в одной набедренной повязке. Столь худого, изможденного тела и представить себе было сложно: ребра, казалось, распирали его грудную клетку так сильно, что натянутая на них кожа готова была вот-вот лопнуть; выпуклые, почти вывалившиеся наружу колени едва удерживались в чашках, сохраняя условную связь между берцовой и бедренной костями.

— Где ты нашел этот ходячий скелет? — воскликнула пораженная видом вошедшего Царица.

— Выкопал мумию и содрал с нее тряпье, — не замедлил с ответом Шут. — Только вот не смог узнать этого фараона.

Шатер вздрогнул от хохота, вряд ли не очень удачная шутка стала причиной тому, скорее смех имел нервный характер от затянувшегося ожидания и невнятного понимания странной задумки Царицы.

Шут взял под руку «фараона» и, подведя смутившегося от всеобщего внимания гостя к хозяйке пира, усадил рядом с собой.

— Видел ли ты что-нибудь подобное? — спросила Царица у раба и обвела рукой ломящийся от угощений стол.

— Нет, Ваше Великолепие, — пробормотал раб, не сводя глаз с еды.

— О, скелет не только умеет ходить, но и говорить, — воскликнула Царица, и придворные снова поддержали ее смехом.

— А как бы я с ним договорился? — вставил Шут, и уже сама Властительница весело рассмеялась.

— Что изволите, уважаемый фараон, вы кушать поутру? — задала она вопрос рабу.

— Чашку воды, — был ответ.

— А в полдень?

— Половину ржаной лепешки с отрубями.

— Чем балуете себя вечером?

— Дюжиной плетей, — раб поежился, и его уродливо выпирающие из спины лопатки заходили ходуном, словно челюсти какого-то неведомого существа, забравшегося под кожу, пожирали своего хозяина изнутри.

— Дайте пол лепешки, — приказала слугам Царица.

Ей принесли целый хлеб, пузатый, румяный, обсыпанный семенами и пряностями, на сверкающем серебряном блюде.

— Ты можешь взять половину, — кивнула она рабу, — или сесть за стол и вкусить всего, чего пожелаешь. Выбирай.

— Я, Государыня, остановлюсь на своем обычном рационе, — неторопливо проговорил раб, сглотнув слюну при виде румяного, восхитительно пахнущего хлеба.

— Чем же не хороши тебе мясные и рыбные блюда, свежие фрукты и молодое вино? — удивилась Царица, насмешливо поглядывая на притихших гостей.

— Подчинись я вашей воле и сядь за общий стол — сие станет грехом чревоугодия, а я и без того грешен, — раб молчаливо склонился перед Царицей.

— Мы примеряем на себя эти «одежды» каждый день, — откликнулся Шут и нарочито похлопал себя по животу. — Ничего, пока держится.

— Молчи, паяц, — хозяйка шатра бросила строгий взгляд на фаворита и повернулась к рабу. — Чем же так пугает тебя грех насыщения?

— Он приближает увядание плоти на Земле и подменяет собой Бога на Небе…

— Устав за столом, уже не пойдешь к Богу, — прервал раба Шут, и в шатре послышались редкие смешки.

— Ваша правда, господин, — совсем не обидевшись подтвердил «говорящий скелет» замечание Шута. — Не сдержи себя в еде, не сдержишь голос плоти более уже ничем — сей искус прост, но действенен в руках Лукавого.

— Да откуда знать рабу? — громко возмутился оправившийся после обморока Советник. — И слушать его зачем?

— Решать мне, — Царица сверкнула недобрым взором, и вельможа осекся.

— Простите, сударыня.

— Говори, — приказала она рабу.

— Это «альфа» любой аскезы. Всякая цитадель держится толщиной стен и мужеством гарнизона, но сдается пустым желудком. Оттого-то частенько осада — просто окружение и взятие измором.

— Ба, а наша мумия — стратег, — восторженно захлопал в ладоши Шут. — Не вашему ли перу принадлежит разрушение Карфагена?

На этот раз придворные оценили шутку, и за столом воцарилось оживленное настроение.

— Как обходиться с вражескими укреплениями, мне ведомо, — Царица недобро усмехнулась, и в шатре вновь повисла тишина. — А вот аскезой жизнь моя обделена. Быть может, ты, раб, одаришь меня знанием сим?

То, что она игралась с несчастным, как кошка со своей жертвой, было ясно всем, но раб, оказавшийся в положении мышонка, лежащего на спине и прижатого когтистой лапой, казалось, не желал этого замечать:

— Слушаюсь, Ваше Великолепие. Грехопадение есть познание через самоуничтожение, а, как известно, чревоугодие — грех. Аскеза, напротив, процесс познания через самоограничение. Господь же задумал Человека как проходящего Путь самопознания, не ограничивая себя и не греша, то есть нейтрально.

— Между Сциллой и Харибдой, — не удержался Шут.

— Вы снова правы, господин, — согласился раб. — Пораженный грехом чревоугодия не свободен — он во власти своего тела, его сознанием управляет не потреба, но жажда, желание.

— Сократ, ей Богу, Сократ, — хохотнул Шут, но приглашенные, похоже, были поражены рассуждениями этого странного человека, и шатер безмолвствовал, а сам раб, забывший, где он и перед кем стоит, вдохновенно продолжил:

— Не кто иной, как Адам, первый Человек, был изгнан из Рая через чревоугодие.

У Шута глаза вылезли на лоб, а Царица совсем по-детски раскрыла рот, обнажив ровные белые зубы.

— Надкушенное яблоко — предупреждение о том, что через излишества — не забывайте, Адам был сыт Светом Отца Небесного, впущенным в нутро, — Человек принимает энергии, разрывающие его связь с Богом.

— Не объел ли Адам всю райскую яблоню, дабы быть зачисленным в отъявленные обжоры? — первым опомнился от услышанного Шут.

Раб повертел в руках свою ароматную «добычу»:

— Адам, конечно же, не был чревоугодником, но он положил начало этой слабости мужского рода. Всякий муж, оказавшийся волею судеб в земном Раю, то есть в достатке, предается чревоугодию непомерному, в общем-то, помимо своей воли.

— Да как таковое возможно и причем здесь Адам? — Царица была сильно возбуждена