Догоняя Птицу - Надежда Марковна Беленькая Страница 72

* * *

Проснувшись, Рябина первым делом услышала птичку. Она подумала, что это хороший знак. Из-за дождей птички пели мало. Значит, погода наладится.

Затем, как и все последние дни, явилась тошнота. Такая настырная, что Рябина боялась встать с пенки. Знала, что ее ждет, если встанет. Особенно, если встанет резко. Она уже привыкла к этой липучей утренней тошноте и не удивлялась. Вот если бы ее не было - тогда да, было бы странно. А так-то все уже ясно. Она знала, что с ней происходит. Знание это не вызывало смертельного ужаса, который охватывал поначалу - месяц, примерно назад. В ту пору тошнота подкрадывалась на цыпочках, потихоньку, зато в любое время дня - в автобусе, у костра, когда она принюхивалась к супу в котелке и опрометью мчалась в кусты. А потом изучала циферки карманного календаря, и рука у нее дрожала, и палец не попадал в нужные числа, которые она, задыхаясь, подсчитывала. Но это подсчитывание не успокаивало. Совсем, совсем не успокаивало. Однако постепенно она как-то сама собой успокоилась. Времени было достаточно: в абортарий принимают до двенадцати недель, а если очень-очень попросить, то и до тринадцати. Про запас имелся почти месяц. Минус неделя на анализы и получить направление. Как раз не спеша добраться до Харькова и заняться этим делом.

Она достала из сумки краюшку хлеба, отколупнула кусок, пожевала. Придвинула к себе алюминиевую кружку, заготовленную с вечера. Поднесла к губам, хлебнула воды. Завтракала теперь она тоже лежа: так меньше тошнило.

Их с Мухой стоянка была надежно спрятана среди скал, которыми изобиловал берег, довольно круто спускавшийся к морю. Один раз за все эти дни в отдалении послышались чьи-то голоса - видимо, туристы искали подходящее место для ночлега, но никто не вышел из-за деревьев и камней и даже не мелькнул среди веток. Сама стоянка представляла собой небольшую ровную площадку. Уклона почти не чувствовалось. Вдоль зарослей граба и безымянных колючек стояла Рябинина палатка: брезентовый гробик на одного (при желании в нем умещалось трое), укрытый сверху полиэтиленом от дождя и ветра. В палатке они с Мухой скрывались в непогоду, в остальное время хранили в ней топор, рюкзаки и спальники, спускаясь к морю или отправляясь в поселок. На ветке одного из деревьев висела полотняная сумка с крупой и хлебом, которые они таким образом - в подвешенном виде - прятали от муравьев. В центре располагалось кострище, выложенное по периметру камнями. Почерневшую от копоти кастрюлю с водой, служившую чайником, подвешивали над костром с помощью палки, крепившейся на двух рогатинах. В некотором отдалении от костра лежали два пенопластовых коврика, на которых они спали, завернувшись в спальники. Тента не было, но деревья защищали от зноя, а в жаркие часы, когда солнце стояло в зените, они прятались под скалой, отбрасывавшей сыроватую тень. В общем, их с Мухой крошечный лагерь вид имел обжитой, но при этом опрятный. И если бы в какой-то момент им пришлось бы покинуть его, их недавнее присутствие обнаружило бы только кострище да несколько деревянных колышков от палатки, вогнанных в землю.

Рябина привыкла просыпаться рано, пока еще нет жаркого и обильного солнца, и южный день набирает обороты. Она не очень любила солнце, зато любила море. И еще она мечтала о Львове, хотя постепенно переставала понимать, о каком городе мечтает - настоящем или вымышленном. Настоящий разрушался, не выдерживая напора времени: сновидческий теснил его по всем фронтам, подмывая и опустошая.

Рябина покосилась на Муху. Та спала, укутавшись с головой. Только длинные черные волосы выбивались из спальника. У Рябины мелькнула мысль, что Муха похожа на утопленницу, которую вытащили на берег и завернули в одеяло. Но Муха, судя по всему, вовсе не спешила в утопленницы: после прошлогодних приключений с датурой она до смерти боялась моря, не ходила одна на берег и никогда не заплывала далеко - туда, где дно под ногами кончается. Зато Муха отлично чувствовала себя на этом диком берегу, и все ей было нипочем - она была неприхотлива к еде, могла уснуть прямо на камнях, подолгу обходилась без воды, не обгорала на солнце и никогда ни на что не жаловалась. Ей не досаждали даже комары. И пауков она не боялась. Пока шли дожди, она сидела в палатке над картами и гадала на бубнового короля, а потом подолгу молчала, представляя, как сбудется гадание. Когда дожди перестали, загорела до черноты и сделалась похожей не цыганку. В общем, для кочевой жизни Муха подходила гораздо больше, чем Рябина, и сколько угодно могла бы прожить так, как они жили последние недели в Симеизе. На этом берегу они и застряли именно из-за Мухи: она все еще надеясь дождаться своего привернутого Эльфа, который ушел в горы и не вернулся.

После его исчезновения на Мухином лице поселилась бродяжья цыганская тоска.

-Ты мне совсем не помогаешь по хозяйству, - ворчала хозяйственная Рябина. - Вечно паришь где-то в небесах. С бриллиантами.

-А зачем разводить это твое хозяйство? Можно и без него обойтись. Или сократить до минимума. Я не для того тут поселилась, чтобы окружать себя бытом!

В общем, перед Рябиной была классическая бродяжка, которая сносно чувствовала себя даже в самых собачьих условиях.

Рябина делала Мухе замечания, а Муха в ответ огрызалась. Рябина давала себе слово, что больше не будет делать Мухе замечаний, чтобы та не огрызалась в ответ и они как-нибудь невзначай не поссорились, но на следующий день обнаруживала пустую баклажку - ходить за водой было, по их договору, обязанностью Мухи - отсыревшие спички, вытекший из тюбика шампунь, вскрытые суповые пакетики с сухим концентратом, из которых Муха высыпала содержимое прямо в рот. Прямо в рот! Сухой ядрючий концентрат! Тогда Рябина не выдерживала и снова делала Мухе замечание, та огрызалась, и все шло по-старому.

Чтобы отвлечься от подступающей тошноты, Рябина принялась думать про вчерашний день и вчерашнюю встречу. Забавно дело вышло. Она сидела на лавочке возле кооперативного магазина и ела