Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №02 за 1962 год Страница 8

Мы нагрузили «бобик», его одноосный прицеп, и Вася Бедрик повел машину, будто ездить через перевалы, по конным тропам было для него плевым делом. Мы ехали впереди на лошадях. «Бобик» натужно ревел, Вася, высунув круглую голову, смотрел на передние колеса. Перед самым перевалом «бобик» засел в сазе...

Мы долго бились с ним, хрипло ругаясь и проклиная все на свете перевалы, болота и машины. Пришлось отцеплять прицеп и перетаскивать его через саз вручную. Когда машина все же выбралась на перевал и остановилась у каменного тура, низкое солнце затянули слоистые серые тучи.

Наша кавалерия идет на штурм, осаждать бастионы чумы

Я спрыгнул на землю и, пугая лошадей, заорал: «Для отдачи салюта становись!» Мы всадили в белесое небо нестройный залп и вразнобой крикнули «Ура!». Необычные звуки пронеслись над широким хребтом и быстро растворились в холодном воздухе. Эха не было. Кругом — ниже нас — бугрились темные хребтины гор, вниз, в уже скрытую сумраком долину, уходила узкая тропа. Далеко слева тянулась от одного края неба до другого белая зубчатая стена. На одном конце ее торчал конус Хан-Тенгри.

Я обернулся. Вася протирал тряпочкой ветровое стекло. Ребята курили. На прицепе, под заляпанным грязью брезентом, торчали углы ящиков, термостатов — мы везли лабораторию.

— Поехали, что ли? — спросил Вася.

Там, на перевале, я и сорвал хилый эдельвейс и положил его в записную книжку.

Вот еще одна запись:

«Пленка № 3. Кадр 24. Чумная нора внизу третьей щели Джагака».

Хорошо помню, как фотографировал эту старую полузасыпанную нору сурка. Здесь была найдена чумная блоха. Мы всячески пытались тогда докопаться, в чем же отличие этого участка от других, где чума не обнаружена. А такое отличие есть.

О том, где хранится в природе возбудитель чумы, как распределена инфекция на местности, всегда в среде чумологов было много споров. В последние годы создана теория «элементарных очагов чумы». По этой теории эпизоотия существует на местности не сплошь, а длительно хранится, тлеет в «точках», в «фокусах», в «элементарных очагах», где «особенности жизни грызунов и блох, свойства микроклимата нор создают наилучшие условия для длительного существования чумной бактерии. Элементарные очаги служат угольками, из которых при определенных соответствующих условиях только и может вспыхнуть пламя эпизоотии. Следовательно, чтобы уничтожить чуму, достаточно подавить элементарные очаги. Это чрезвычайно заманчиво, ибо сулит большую производительность оздоровительных работ при затрате тех же средств в тот же отрезок времени. Таково самое схематичное изложение теории элементарных очагов чумы.

На Араломорской противочумной станции как будто научились различать элементарные очаги в природе, очерчивать их на местности. Аральцы считают, что в пять лет можно ликвидировать найденные очаги. У этой теории есть противники. Споры, борьба мнений — это все так и нужно, это правильно, лишь бы не было равнодушных.

Самое главное сейчас — быстрейший поиск эффективного метода ликвидации очагов чумы.

Чума осаждена, она в кольце, через которое ей не прорваться. Перед советским здравоохранением встает задача — уничтожить самую возможность возникновения чумы, ликвидировать все ее природные очаги. Биологи создадут мощное атакующее оружие, и тогда начнется последний штурм.

Самая свежая книжечка в моей «коллекции» — памирская. Там, на Памире, мы тоже искали чуму. Заключительная запись:

«Перевал Кой-Тезек. Последние сурки у дороги».

Был август 1960 года. Наши машины прошли перевал и начали спуск к Хорогу. У дороги промелькнули в низкой траве три желтых живых «столбика» — последнее «сторожевое охранение» сурчиной армии. Сурки дают хороший мех, мясо у них отличное, жир ценится в медицине, да и вообще они звери симпатичные. Но в тянь-шаньском природном очаге сурки болеют чумой. По косвенным данным можно было подозревать, что и на Памире возможен чумной очаг.

Третье лето противочумные отряды искали на Восточном Памире чуму. И вот мелькнули в траве последние сурки; мы смотрели на пыльную белую дорогу, глубокими сильными бросками спускавшуюся с перевала: позади было три месяца работы.

За это время шире стала красная штриховка на нашей рабочей карте Восточного Памира, заметно уменьшилась необследованная область. Мы везли с собой несколько толстых журналов, исписанных убористым почерком. За каждой их страницей — недели труда, сотни выставленных ловцами капканов, десятки километров, пройденных по ущельям зоологами, десятки вскрытых в лаборатории сурков, сотни исследованных блох. За каждой страницей — множество чашек Петри с культурами микробов, изученными начальником отряда Казимиром Дерлятко. И в каждой строке каждой страницы в графе «Результат бакисследования». одно и то же слово — «отрицательный». Больных сурков нет.

Машина, миновав крутизну, набирала скорость. Кончился сезон, мы возвращались. В столице Таджикистана ждал наших отчетов начальник противочумной станции Федяшев. Отряды отчитаются и будут разрабатывать новые планы. Осада продолжается.

Э. Дубровский

За голубым барьером

Рассказ о фильме, который не выйдет на экран

За окнами вагона горячий южный ветер. Мы едем на Каспий, четверо людей разных профессий и возрастов, объединенных одной любовью к подводным путешествиям. Но сейчас мы не только спортсмены. Умение обращаться с киноаппаратом под водой послужит большому и нужному делу: нас пригласили сделать фильм для Туркменской научно-исследовательской рыбохозяйственной лаборатории.

В 1930—1934 годах советские ихтиологи перевезли из Черного моря в Каспийское около трех миллионов мальков кефали. В новой «квартире» нашлось много корма и не было опасных соседей — хищников. Новоселы быстро размножились, заполнили все южные заливы и бухты. С 1940 года начался промысловый лов кефали на Каспии.

Но хитрая рыба не шла в сети. Она обходила их, перепрыгивала через неводы, удирала с мест кормежки, как только туда приближалось судно. Поэтому уловы каспийской кефали до сих пор были незначительны.

После длительных наблюдений ученые установили, что летом кефаль кормится в мелких заливах, а осенью уходит в открытое море. А если вовремя запереть сетями залив? Это может резко повысить улов ценной, откормившейся за лето рыбы.

Но можно ли «пасти» кефаль, как отару овец? Хватит ли для нее корма в заливах? Какое количество рыбы скапливается на летних пастбищах и много ли обещает осенний улов? На эти вопросы можно ответить, лишь заглянув глубоко под воду. Наши «глаза» — кино- и фотоаппараты, заключенные в водонепроницаемые боксы, — и должны были помочь ученым.

Багаж Ольги Хлудовой, Жени Шишова и мой — мотки капроновых веревок, резиновые жгуты для гидрокостюмов, тяжелые боксы, свинцовые пояса, ящики с ластами и масками. Научный руководитель нашей маленькой экспедиции Николай Николаевич Кондаков вез с собой только легкий рюкзак, сачок и невесомый, но значительный груз знаний ученого-ихтиолога и художника. Его багаж не обременял никого, а у нас вызывал затаенное чувство зависти. Наконец пересадки, железнодорожные станции и морские вокзалы — все три тысячи километров от Москвы до Красноводска остались позади.

Для работы под водой был составлен большой и подробный план. Кроме кефали, мы должны были запечатлеть на пленку образ жизни и быт любителя больших глубин — осетра, сфотографировать ночной лов кильки. Были разработаны заботливые инструкции: что можно, чего нельзя, как вести себя и что делать. Но как уберечь перед работой цветную кинопленку — основу основ всего, что предусмотрено в планах и инструкциях? Столбик термометра даже в тени доползал до отметки 45. По этому угрожающему поводу собрался настоящий ученый совет. К счастью, кто-то вспомнил о глубоком холодном подвале, где хранился уголь.

А раннее утро следующего дня застало нас в море. Захватив спасенную пленку, мы бежали от солнца. Сейнер «Сырок» — плавучая база лаборатории — увозил нас по прохладным волнам к заливу.

Серебристые рыбы, как торпеды, вылетали из глубины. Стайки их легко обгоняли судно. Это и была кефаль, которую мы собирались посетить «на дому».

...На плоском песчаном берегу мы подготовились к погружению. С наслаждением сбросили обувь. Но тут-то нам и начало мстить солнце. Мы бежали по совершенно огненному песку, по-козлиному перепрыгивая через колючки тамариска.

Все выглядело не так романтично, как рисовалось воображением в Москве. Мы искали спасения от солнца в воде. Но как можно было назвать ее «прохладной», если температура воды 35—36 градусов!