Валентиныч и его воображаемые читатели - Леонид Шевченко Страница 8

После этого вскоре всё и началось. Началось тогда, когда я, поев и взяв с собой тарелку, пошёл на кухню и открыл ногой дверь. В этот момент тарелка, сама собой подпрыгнув в руках, упала на пол. И тут необходимо заметить, что слово «дребезги» в данном случае – отнюдь не то слово, которым можно охарактеризовать произошедшее в полном объёме. Тарелка разбилась буквально на миллиард маленьких кубиков и ещё несколько десятков мельчайших длинных и острых осколков. Натурально, стеклянные кубики по всей кухне, по полу! Причём, разных цветов, потому что тарелка была трёхцветная – жёлтого, синего и красного колора. Просто феерия настоящая, праздник современного искусства!

И вот в результате вместо чинного и вдумчивого просмотра шедевра порнографической культуры Валентиныч был вынужден ползать по полу кухни и собирать кубики. Мопс, разумеется, был сразу торжественно выдворен в комнату, потому что, по его мнению, кубики – это как раз то, чего не хватает молодому растущему собачьему организму.

А я ползал по полу. Сначала с тряпкой. Потом с пылесосом. Потом снова с тряпкой. И ещё раз с пылесосом, потому что выяснилось, что не все мельчайшие острые осколки удалось обнаружить с первого раза, и если к своим заскорузлым ногам я ещё мог относиться философски, хотя всё равно волновался и ругался, когда извлекал из них стекло, то за мопса, который, упаси-боже, своим любопытным собачьим носом обязательно обшарит все кухонные углы, переживал несоизмеримо сильнее. Очень переживал. Жалко ж неразумную, хотя и откровенно сволочную зверюшку!

К слову сказать, в процессе вытирания пола тряпкой меня ещё и пылесос напугал. Я его в угол поставил, а потом, когда мимо него проползал, он на меня – как прыгнул! В смысле, на меня упала его труба со шлангом. Я испугался в тот момент так, что аж подпрыгнул сантиметров на 80 прямо с четверенек. И даже сказал волшебное слово «йоптвоюмать», которое, правда, скорее всего, на пылесос никакого воздействия не оказало по причине отсутствия матери в его роду, как таковой.

Впрочем, если упомянутая весёлая шутка принадлежала не самому пылесосу, а тому домовому, который у меня живёт, то на него неподцензурная фраза, насколько я владею информацией, должна повлиять. Потому-то все дальнейшие невзгоды того вечера исходили уже не от него. Правильно – я его обматерил, он и спрятался. Всегда теперь буду его материть. А то ишь – думает, что если я к его ночным хлопкам в ладоши привык и даже уже не реагирую на них (и вообще, уже начинаю подозревать, что означенные хлопки издаёт остывающий кинескоп доисторического телевизора – во всяком случае, геолокационно звук откуда-то из того угла исходит), так теперь надо что-то новое придумывать? Фигу, дорогой хозяин дома. Я понимаю, тебе за питомца обидно – что он целый день дома сидит, скучает, а вечером я ещё и ругаю его за то, что он мешает мне отдыхать, отчего собачья жизнь подопытного зверька и вовсе превращается в сплошную полосу невезения – совсем как у его хозяина. Понимаю. Но зачем же так радикально – тарелки из рук разбрасывать и пылесосами пугать? У, злодейское существо!

Но неважно. После примерно получаса ползания с тряпками я таки привёл кухню в относительно божеский вид. Даже не знаю, покупать ли впредь такие тарелки… Так-то они хороши и красивы, но уж больно бьются замысловато.

Так вот. Вернувшись в комнату, я обнаружил, что мопс времени даром тоже не терял. Я ведь в комнате что делал? Правильно – ужинал. И не все продукты питания успел убрать в холодильник до начала апокалипсиса. Чем супостат и не преминул воспользоваться, умяв в одно щетинистое рыло целую упаковку сливочного масла марки «маргарин». Один. Маленький пёс. Он в тот момент напоминал бочонок на ножках. У, глиста!

Пришлось вести домашнего любимца во двор. Второй раз за вечер. Иначе я обеспокоился, что придётся лицезреть продукты животного пищеварения прямо посреди комнаты. И повёл мопса в уличные условия – облегчать собачью душу.

Ладно, фигня, что выходя на улицу, я со всей дури наступил ногой в глубокую лужу. У нас там прямо перед подъездом в асфальте образовался природный разлом, в котором после дождя плещется вода. А выходя из светлого и уютного (хоть и населённого почти сплошь алкоголиками и тунеядцами) подъезда в дворовую темноту, я был стеснён в зрительных способностях. Про разлом-то помнил… И потому пытался на память определить его местонахождение и обойти его стороной. Тщетно.

А, неважно. Мелочи – вообще. Я бы из-за этого и расстраиваться не стал – подумаешь. Просто в общей череде событий была поставлена чёткая такая точка. Чтобы мне стало понятно, что всё это – театрализованное представление, и что мне надлежит теперь задуматься о выводах.

Я и задумался. И думал ровно до тех пор, пока не пришёл домой и не принялся готовиться отходить ко сну. Там уже думать у меня не получилось, получилось только грязно ругаться.

Потому что поганый мопс таки не осилил в одно рыло банку маргарина. И, разумеется, пока я ползал с тряпками по кухне, он всё съеденное стошнил. Да не куда-нибудь на линолеум, откуда всё было бы легко убрать, а прямиком в кровать. В уголок. Под одеяло. Чтобы не сразу нашли и не поняли, откуда взялось. Вот ведь нечеловеческий мохнатый вредитель!

Одним словом, одеяла я лишился и лишился простыни, и подушка, как лягушка… Хотя, нет, с подушкой как раз всё в порядке оказалось. Но всё равно – спал я в тот вечер на голом колючем диване, укрытый какой-то дерюжкой. Мне, в принципе, не привыкать – у меня когда дети ночуют, я и вовсе сплю на полу на разъезжающихся подушках от кресла и без подушки под головой. Так что, жаловаться я не стану. Не таков я, чтобы жаловаться!

Тем более, что на этом судьба от меня отстала. Чего ещё – выводы человек сделал, зачем его дальше терзать? Пойдём мучить других, менее понятливых.

Так что мне, можно сказать, ещё повезло. Отделался лёгким испугом.

Разве что под утро мне вдруг приснилась целая вереница снов, в одном из которых, как помнится, было на пальцах доказано, что семья – это хорошо, и что мне надо жениться снова, но на каких пальцах это доказывалось, я уж и не помню, а потому к означенному сну я склонен не прислушиваться совершенно. Мало ли, что привидится