Сутки по командирским часам - Тамара Шаркова Страница 8

В этот вечер Тимка был хмурый, долго лежал на ковре, обняв Руну, и лег спать рано.

Зинаида Васильевна, подумав, решила вести себя с племянником, как обычно, но напомнила, что за грубое слово перед сестрой надо извиниться.

Мише своему она тоже вечером ничего не сказала. Дождалась, когда Тимка в школу уйдет, а муж — выспится.

Разговор был неприятный, а, главное, так и осталось непонятным, как вести с Тимкой разговор об отце и его родственниках.

— Ну что, что я могу рассказать пацану об Антоне, кроме того, что мужик он, что надо. Надька познакомилась с ним в Питере, там же они расписались и укатили к месту назначения. Написала с дороги, что до нее женат он не был, что все свои академии закончил с отличием. Потом фотографию прислала, где они с Тимкой втроем. И сама же себя с той карточки отрезала, когда в Канаду отбыла.

Из Антона тоже слова не вытянешь. Знаю, что родителей потерял подростком, и после этого вся его жизнь прошла в казарме. Вначале в Нахимовской, потом в училище и Академии. Может потому он такой закрытый. Но помнишь, когда приезжал его товарищ с посылкой, как он об Антоне рассказывал?

Капитан, дескать, когда они в доке стояли на ремонте, и пеленки сыну стирал, и кормил из соски, и по ночам сам к нему вставал. Это, кстати, на Надьку нашу очень похоже. Ее и раньше никаким будильником было не поднять. Потому Антон помощницу ей нашел, когда стал в море уходить.

Говорил я ему, с любой оказией передавай мальчишке своему хоть письмо, хоть открытку и обязательно в конце — твой папа. Правда, тогда, он надеялся через месяц-другой возвратиться. Я еще волновался, не засунул бы Антон по возвращению сына в какую-нибудь кадетскую казарму. Хотя, слышал, туда после девятого класса теперь берут. А думать нужно было о другом: поскорее бы вернулся Антон из своего похода живым и здоровым. Что там у них произошло, отчего Гриша ничего об этом не мог сказать — Бог его знает. Вот и объясни это ребенку, чтобы не испугать, и чтобы на отца не обижался.

Разумеется, нехорошо, что он промолчал, когда Маруся его родственником знаменитого подводника назначила. Надолго теперь эта «маринеска» к нему пристала. Но что ему было делать, если, кроме фамилии, он ничего о своем отце не знает. Вот и побоялся, что будут расспрашивать. Но теперь ведь еще больше будут приставать. Как-то надо помочь ему все на свои места расставить.

А на Марусю не злись. Тоже еще ребенок. А тут еще о Надежде сплетен всяких наслушалась. От твоей родни, между прочим.

— Миша, ну что я могу? «На всякий роток не накинешь платок»!

Приближались летние каникулы. Для мальчишек время веселое и беззаботное, а для Михаила Петровича — страдная пора. Его последний заказчик, Vip — персона, которому он со своей бригадой строил не то царский терем, не то — средневековый замок, торопил во всю. А тут еще вечное Тимкино озорство.

На «последнем звонке» Сенька и Тимка умудрились спрятать школьный колокольчик и вручить первоклашке ботало для коровы. Девочку должен был нести на руках выпускник, с которым у мальчишек были свои счеты. Он гонял их с тарзанки.

Злоумышленников быстро нашли и под конвоем трудовика отправили в приемную директора, где их сторожила до конца торжества недовольная секретарша.

Директор потом кричал, что это не просто детская шалость. Это сознательный срыв многолетней школьной традиции! Классная руководительница Вера Павловна с пунцовыми пятнами на лице и шее согласно кивала головой, но потом говорила, что дети, безусловно, этого не хотели. Вероятно, они думали, что так последний звонок будет звучать громче.

— Да, мальчики? — спрашивала она у малолетних нарушителей школьного порядка, которые стояли молча, опустив головы.

Наконец был вынесен окончательный приговор: обоих «преступников» лишить поездки в Дом-музей их знаменитого земляка поэта Сергея Есенина. Вместо этого обязать провести генеральную уборку в своем классе.

Домой в свой последний рабочий день Тимка и его друг возвращались под конвоем Сенькиной матери и трудовика. Вначале их провели к Зинаиде Васильевне, где мальчишки полчаса слушали, что думают об их поведении обе женщины. Потом каждый получил свою индивидуальную порцию нотаций у себя в доме от Сенькиного отца и Михаила Петровича… Но мотив их «ужасного» поступка, увы, так и остался для взрослых непонятным.

На следующий день, когда Тимка и Сенька возвращались домой, после того, как отодрали жвачку, прилепленную к разнообразным поверхностям двадцати восьми столов и помыли пол в классе, настроение у них было скверное.

— Ты че? Переживаешь, что тебя на экскурсию не берут? Забей! Я так даже этому рад. Мне не в кайф ходить с выводком наших гусынь за какой-нибудь теткой с указкой и строить морду, будто я жить без стишков не могу, — заметил Сенька.

— Не-е. А мне хотелось, — вздохнул Тимка. — Вовка наш Есенина очень любит. Он в Константиновку ездил с друзьями после дембеля. Они на берегу реки всю ночь у костра провели, стихи читали, песню про клен пели. У нас кассета есть. Зина иногда поставит ее и подпевает, когда там поют. У Вовки голос очень хороший, громкий, его лучше всех слышно. Зина говорит: «Вот и попела я с сыночком». Скучает она по нему. И меня часто зовет: «Вовка! Вовка!» Я ее даже не поправляю.

— Слушай, а давай и ты с нами в Крым поедешь, в православный скаутский лагерь. Там ребята из разных стран собираются. Я попрошу мать, она устроит. От нашего прихода отец Максим поедет. Он нам уже туристские рюкзаки закупил и палатки, а спальники сами должны достать.

— А кто туда из нашего поселка поедет?

— Две девчонки и парень из воскресной школы. Ну, и меня возьмут. Мамаша помогает полы мыть в церкви и все такое. И потом считается, что туда берут только из неблагополучных семей, и я как раз подхожу.

— Почему это ты подходишь?!!

— Отец пьет. Без работы часто. Вот почему. А в Крыму прикольно.

Ну, ты как, отпросишься у