Наследники Скорби - Алёна Артёмовна Харитонова Страница 83

Растей лопотал, давясь от ужаса словами, и приплясывал на скобленых половицах. Он изливался не меньше половины оборота. В дверях горницы появилась было испуганная жена, но обережник сверкнул на бабу глазами и она исчезла.

Зачем жене видеть, как мужа унижают. Ни к чему то.

…От посадника Клесх уходил со стопкой исписанных берестяных листов. У двери, не оборачиваясь, бросил через плечо:

— Еще раз будут какие недоимки с твоего двора, расскажу всей Радокши, как ты мне про чужие прибытки рассказывал, да про тех, кто добро утаивал. А тебя после этого при всем честно народе самолично кнутом до костей вытяну. И вот еще. Смотрю, челядно у тебя. А у обережников рук рабочих не хватает. Девку ту, что мне ворота открыла — забираю, раз не боится в потемках из дому шастать, значит сгодится сторожевикам щи варить. Она тебе кто?

— Роба… — ответил, красный взопревший посадник.

— Вот и славно. Скажи, пусть пожитки собирает, завтра поутру жду ее.

С этими словами Клесх вышел в ночь.

Эх, Радокша.

Обережник вздохнул, понимая, что и здесь — в этом городишке — привычно оставит после себя ненависть, злобу и досаду.

***

Донатос, злой как упырь ворвался в свой покой. Дверь хлопнула о косяки с такой силой, что едва не разлетелась на доски. А колдуну в этот миг хотелось или мертвяка на куски разрубить или живьем кого-нибудь зарыть. Сам себя не понимал толком.

Проклятая дура не шла из головы! Как же хотелось шею ей свернуть. Хранители! Никогда еще крефф не сталкивался с такой назойливой девкой. И не боялась ведь его, окаянная! Ни крика, ни побоев. Ничего! Хоть кол на голове тещи, таскаться не перестанет.

Ему уже мнилось, будто выучи в спину посмеиваются. Креффы-то уж давно не сдерживались, им Светла забавой была — ходит за колдуном, увещевает его — потеха!

И только сам Донатос не понимал, да и не хотел понимать, почему и зачем девка к нему прицепилась и что ей от него надо. И до свирепой ярости доводили его чужие насмешки. Давеча не утерпел, сорвался. Схватил блаженную за ухо, поволок прочь из казематов, вышвырнул на улицу, да еще и пинком напутствовал. Упала. Заревела. Лежит на камнях в луже, а руки к нему тянет. Чтоб ей пусто было!

Собака и та не подошла б к хозяину, возьмись он ее пинками от себя гнать. Но Светла хуже псицы — как навь бесприютная вьется за колдуном.

— Чтоб тебе Встрешник привиделся, — шипел мужчина, собирая заплечник. — Чтоб тебя упыри сожрали, — в суму летела сменная одежда, обереги, наузы.

Выскочив во двор, Донатос чуть не бегом кинулся в конюшни седлать коня. Хотелось скорей вырваться из Цитадели и там, за высокими стенами, выпустить терзающий его гнев. Может, пошлют ему Хранители Ходящих навстречу.

— Свет мой ясный, чего ты взыскался? — раздался от соседней клети дрожащий голосок. Зареванная дурочка стояла в трех шагах от колдуна, вытирая лицо уголком рукава.

— Уйди, Светла. Хранителей ради, уйди, — колдун сцепил зубы.

— Возьми меня с собой! — заломила руки блаженная, поняв, что у креффа на уме. — Как же я без тебя останусь? А ты как без меня будешь? Родненький мой! Кто обогреет, приголубит кто? — скаженная тихо заплакала, размазывая по щекам слезы. — И рубаху не вздел, — жалобно всхлипывала она.

— Давай сюда, — вздохнул Донатос, понимая, что так просто от нее не отделаться.

Блаженная радостно сунула ему свое рукоделье. Колдун, не глядя запихал одежу в переметную суму, а сам подхватил девку под локоть и потащил со двора:

— Идем, красавица, со мной. Покажу, где жить будешь, пока меня нет. Оглянуться не успеешь, вернусь, — а на лице зазмеилась так хорошо известная Тамиру усмешка.

Окажись молодой колдун рядом, предостерег бы дуру идти куда-то с наставником. Но Тамира не было, оттого и отправилась Светла за своим ненаглядным на самые нижние ярусы Цитадели. В подземелья. Улыбаясь с тихой радостью тому, что свет ясный сменил гнев на милость…

— Тут дожидайся, — впихнув девушку в каземат, Донатос закрыл ржавую решетку.

Светла припала к холодным осклизлым прутьям и с любовью глядела из-за них на колдуна:

— Дождусь, родненький!

— Слава Хранителям… — выдохнул наузник и повернулся к выучу, что караулил дверь в каземат: — Вечером выпусти дуру эту.

Парень кивнул.

И Донатос уехал. А как только оказался за стенами крепости, выкинул из головы блаженную девку. Не в ум ему было, что сидит скаженная в темнице и всхлипывает:

— Свет ты мой ясный, ты только вернись… вернись ко мне, родненький!

***

— Дарен, веди его отсюда, а то стоит — уши развесил, — Нэд кивнул на ссутулившегося посреди покоя Беляна.

Могучий ратоборец стиснул пленника за плечо и подтолкнул к выходу. Мальчишка затравленно посмотрел на враждебные лица креффов и поспешил к двери. Он трясся, как цуцик, озирался, отчего его становилось… жалко. Людям было жаль Ходящего. Кровососа. Это не укладывалось в головах и оттого досада на этого паренька, ни в чем, по сути, не виноватого лишь усугублялась.

Едва дверь за воем и полонянином закрылась, Нэд повернулся к сидящим по лавкам наставникам.

— Что делать будем? Хочу всех выслушать.

Мужчины переглядывались, Бьерга неотрывно смотрела под ноги, словно боялась встретиться глазами с посадником.

Рассказ Лесаны и Тамира казался вымыслом. Да только вон оно — доказательство их правдивости — ушло, ведомое Дареном.

— Нужно тройки перво-наперво оповестить, — проскрипел со своего места Ильд. — Чтоб не шастали в одиночку-то. Эдак всех перебьют.

Нэд кивнул:

— Остальные, что скажут?

Ихтор медленно проговорил:

— Людей известить, буде кого в лесу укусит дикий зверь, чтобы сразу отсылали сороку за колдуном, а человека того запирали, дабы выйти не мог, — и добавил мечтательно: — Облаву бы устроить…

— Устроишь тут, — поморщился Лашта. — С кем устраивать-то? Сторожевики при городах едва справляются, в такое время их не отзовешь на