Нет звёзд за терниями - Олли Бонс Страница 83

Эрих, распалившись, порывистым жестом вытащил флакон из кармана, выдернул пробку, глотнул, не прерывая рассказа.

— Готовы к такому, чтобы спасти своего Ника? Промедлите — лодку перевернут, и вам конец.

И облизал губу, подхватывая каплю, пролившуюся мимо.

— Тогда и впрямь лучше не лезть, дело того не стоит, — согласился Джозеф.

— Чего же ты врал, что Нику там не опасно?

Флоренц не только это хотел сказать, но стало ему так горько, что горло перехватило, и голос задрожал. И эту слабость показывать не хотелось.

— А ему-то что? — с досадой ответил Эрих. — Пока он там, он один из них. Не думаю, что его тронут. Да ещё, может быть, Рафаэль решит наведаться на Свалку, он же собирает вокруг себя этот сброд. Может, вытащит всех. И прекрати встревать, когда взрослые говорят — сядь и умолкни.

И обернулся к чужакам:

— Вы не ответили о Кори…

Флоренц обогнул старика, но на лавку не сел, толкнул дверь.

— Ты куда убегаешь? — насторожился брат.

— Часы твои дурацкие у стены оставил, — огрызнулся мальчишка. — Заберу, жалко же.

А сам прикрыл оттопыренный карман.

— Тогда не задерживайся, — только и бросил Эрих.

Конрад о чём-то спросил брата, но мальчишка уже не слушал.

Все эти люди — жалкие трусы. Никто не настоял, что нужно выручить Ника. Как услышали про опасность, языки прикусили.

А у него, Флоренца, может, и не осталось тут никого ближе Ника. Чужаков он знает всего ничего, Эрих… это больше не его Эрих, а Гундольфа…

Мальчишка шёл сам не зная куда и ревел уже в голос, не стесняясь — кто тут услышит?

Когда жил на старом корабле, маялся, что день на день похож. Мечтал, уйдёт в Раздолье, или что-то случится такое, что разгонит скуку. И пожалуйста, вот оно.

Только нет восторга, и счастья нет. Как будто оказался в море без лодки, и берега не видать, и сил всё меньше. Спасать никто не спешит, в какую сторону плыть — неясно.

Нужно добраться до Ника, вот что.

Они, конечно, приятелями не были, разные слишком. Флоренц заикнулся однажды о старом городе, о мечтах, а Ник посмеялся обидно. Сказал, все мечтатели — глупцы, только языком трепать и могут. Мальчишке тогда не за себя даже обидно стало, а за Эриха. Накричал, помнится, всяких гадостей, до сих пор стыдно.

«Не мечтай, а делай» — вот что Ник говорил всегда. С жабами возился, каждой новой железке радовался, а если в духе был, Флоренца не гнал. Рассказывал, что и как устроено.

И слушать было интересно. Ну, до известного предела, потому как если Ник пускался в рассуждения, какие детали стоит обновить или почему одна пружина лучше другой, тут и уснуть можно было.

И всё-таки он был свой, а своих бросать нельзя. Если доведётся встретиться со старым Стефаном или с Эммой, как глядеть им в глаза? Как сказать, что знал, где Ник, и не помог ему? Хотя вот перед Эммой и без того виноват. Вспомнить только, как расстались. Она добрая, но такого не простит, наверное.

Эти ботинки на ногах — наследство от Ника. Как и умение свистеть. И управлять жабой, пожалуй, Флоренц тоже бы смог, но этому ещё и старый Стефан учил.

Удалось бы только пробраться на Свалку, найти Ника — а там сели бы на первую же найденную лодочку и улетели, Ник бы разобрался, как. Отыскали бы своих, кто остался, и уж больше бы Флоренц никогда не роптал. Навеки оставил бы мечты и о Раздолье, и о другом мире, и о прочих глупостях. Ценил бы то, что есть. И у Эммы бы прощения попросил.

Успокоившись немного, мальчишка огляделся. Заметил на стене одного из домов знакомую стрелку с ведром — источник, значит, в той стороне. А от источника выйти к дворцу не так и сложно.

Но до площади Флоренц так и не дошёл, заплутал. В узком переулке глядел на стены, выискивая хоть какую стрелку, досадовал, решил уже назад повернуть, как вдруг услышал лязганье металла. Поглядел вперёд — а там целая толпа, не заметил, как подошли. У кого рука неживая, у кого ноги. Идут, пересмеиваются нехорошо.

Бежать? Эти-то, пожалуй, и не догнали бы, да Флоренц и город не так знал, чтобы проложить себе путь. Хотя его, может, и не тронут — к чему им поднимать руку на мальчишку? Отбирать у него нечего, не угроза, не враг.

И всё-таки страшно стало до того, что мысли в голове спутались, а когда Флоренц вжался в стену, уступая дорогу, рубаха противно прилипла к спине.

— А ты чего не на площади? — спросил безногий, поравнявшись с ним. Чужая заскорузлая ладонь упёрлась в стену над плечом мальчишки, в нос ударил кислый запах.

Флоренц открыл рот, а слова не шли. Надо было бежать! Что сказать? Тело сжалось, будто ощущая удар, который вот-вот получит.

— Ну?

Косматая голова качнулась. Безногий глядел сверху вниз, ожидая ответа, и его дыхание неприятно касалось лица.

— Эй, Август, двинься, — раздался женский голос. — Во, гляди, напугал мальчонку, бедняжке штаны стирать придётся. Ты чей такой, дитятко?

Безногий отодвинулся послушно и ладонь убрал, и его место заступила немолодая, но крепкая ещё соседка. Блеснула тёмными глазами из-под кудрявой чёлки, седеющей уже, упёрла руки в бока.

— Немой, что ль, или язык проглотил? Да я ж тебя знаю наверняка. Когда ты родился, я ещё в Раздолье жила. Лекаря сынок, что ли?

Флоренц помотал головой.

— Вот и я думаю, не похож. Так Ирма, что в садах работает, мать твоя? А, нет, у той дочь. Подводит память старую, давай-ка сам скажи.

— Я… сирота я, — произнёс мальчишка, выталкивая слова, как застрявшую в горле рыбью кость.

— Да ла-адно, — не поверила его собеседница. — Хочешь сказать, тебя, соплю такую, приняли? Или мать-отец померли, а с тобой хлебом кто делится?

— С братом живу.

— А, и кто ж твой брат?

Плохие это были вопросы.

Флоренц и сам не всё понимал про Эриха, знал только, что он как-то связан с калеками. Уж наверное, этим людям известно имя брата, и они ему точно не друзья теперь. Нельзя говорить правду, а что тогда говорить?

— Разведчик мой брат, — осторожно сказал Флоренц, — но вы его, должно быть, не знаете. Недавно совсем приняли.

— Что-то темнишь ты, парень.

Женщина погрозила,