Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №04 за 1985 год Страница 9

 ...Трос, накручиваясь на барабан, выбрал слабину, но дальше цепь не пошла. Видимо, крепко зацепился якорь. Трактор окутывался клубами дыма, пускал снопы искр, но... только затащил сам себя на бруствер. Тогда Володя опустил щит и газанул так, что трактор повис в воздухе, опираясь почти что на один щит. Но от троса только брызнули искры, и его концы разлетелись в разные стороны. Трос лопнул. Пришлось прилаживать еще один, и снова трактор подпрыгивает, бревна под ним ходят ходуном, а палатку, которая была привязана к трактору, разорвало на куски, и край ее медленно затягивало под гусеницу. Я бросился вытаскивать из палатки тушенку, хлеб и рюкзак с фотоаппаратами — трактор размолотил бы все это в порошок.

Отлетела в сторону кастрюля с остатками супа, и макароны растекались по бревнам, медленно уползая между ними в черную воду. Самодельный черпак-кружку, привязанную к палке, зажало бревном, и сколько я его ни дергал — бесполезно. Попробовал выбить ломом, но понял, что только пробью в кружке дыру. И тут лопнул второй трос.

Только с третьего раза якорь удалось «выходить».

Васильич вытер мокрое от пота лицо, неуверенно улыбнулся:

— Когда второй трос оборвало, я растерялся. Чем, думаю, якорь выхаживать будем? Только вот на обрывочке и выходили.

Напряжение спадало, и сразу почувствовали холод. Оранжевый, словно очерченный циркулем круг солнца хоть и поднимался над горизонтом, но плотные клочья тумана не исчезали. Слева туман как бы отсекал деревья у корней, и казалось, что стволы висят в воздухе.

Володька плеснул на очаг солярки. Копоть оставляет на лицах жирные черные полосы, но этого никто не замечает — мы радуемся теплу, пьем пахнущий дымом и соляркой чай.

Наконец солнце берет свое, воздух становится суше. На плоту запахло смолой. И снова в небе закувыркались утки, с высокого яра падают и стремглав проносятся над водой стрижи, а пичуга говорит из кустов: «Плыви, плыви». Будто и не было бешеного утра, если, конечно, не думать, что палатка изорвана, контрольный бруствер держится подозрительно слабо, а бревна местами «гуляют»...

Эту ночь капитан решил не вставать на ночлег. Мы вывесили по обе стороны плота сигнальные фонари и разожгли на плоту костер, спасаясь от холода и сырости. Под утро всех поднял крик Саши Чернышева:

— На Волгу, смотри, на Волгу выходим!

Действительно, воды кругом было очень много, и, если забраться на крышу трактора, казалось, впереди можно увидеть светлую полосу Волги.

В высокой воде стояли черные, уже мертвые, деревья. Вода от плотины Чебоксарской ГЭС подошла сюда, видимо, еще в прошлом году, а лес не смогли или не успели вырубить. Птиц почти не слышно. Только ворона, гнездо которой темнело на одной из берез, долго прыгала по плоту, кося глазом на консервную банку. Но и она улетела.

Взгляд уже останавливался не на причудливом изломе берега, не на тихих заводях, а невольно фиксировал то, что раньше опускал: нефтяные радужные пятна на воде, кучи удобрений на полях рядом с рекой. У деревянных мостиков рыбак вычерпывает из лодки воду, порядком разбавленную бензином и маслом.

Течение становится все медленнее, и кажется, что плот не движется. Скорость едва доходит до двух километров в час. Но вот на высоких кручах снова показались ели и березы, и сразу стало веселей. Чтобы не тормозить плот, подняли последний лот. А Саня Чернышев спал, положив под голову фуражку. После двух трудных ночей не смог побороть сон.

К Козьмодемьянску, на Волгу, хоть и чудилась она нам за каждым поворотом, вышли только глубокой ночью...

А. Заботин

Ордена Ушакова и Нахимова

Серия «Ордена Великой Отечественной» публикуется с № 11 1984 года.

В июне сорок третьего года нарком Военно-Морского Флота адмирал Николай Герасимович Кузнецов докладывал в Кремле о положении на флотах. Закончив доклад, адмирал с некоторым колебанием в голосе сказал:

— У русского флота славные и богатые боевые традиции. Морякам хотелось бы, товарищ Сталин, тоже иметь свои ордена. Есть знаменитые флотоводцы, достойные имена.

Внимательно выслушав, Верховный Главнокомандующий своего отношения к предложению наркома не высказал, но и отказа не последовало.

Лишь в начале 1944 года удалось осуществить эту идею наркома. Правда, уже в сорок третьем году велись подготовительные работы — подбирались материалы, готовились проекты, эскизы.

В наркоматах того времени работали допоздна, бывало, и до утра. Слишком много проблем приходилось решать в военное время.

В один из таких поздних вечеров Николай Герасимович и пригласил к себе в кабинет капитана 1-го ранга Бориса Михайловича Хомича, занимавшегося в наркомате формой одежды, знаками различия и другими вопросами устройства службы на флоте. Моряки были знакомы больше двадцати лет, еще с Ленинградского военно-морского училища имени Фрунзе. Кузнецов учился на последнем курсе, когда по комсомольскому набору пришел Борис Хомич. Целый год Хомич был в отделении, которым командовал курсант старшего курса Кузнецов.

Здесь, в военно-морском училище, на досуге Борис занимался живописью. Три года руководил кружком. К живописи он был неравнодушен с раннего детства. Начал учиться рисованию еще в 1915 году в Таганроге. В начале войны Хомич разработал знак морской гвардии и знак подводника, и они широко использовались на флоте.

— Думай над созданием наших орденов, Борис Михайлович,— заключил беседу нарком.— Морю ты отдал двадцать лет жизни. Хорошо знаешь не только современный флот, но и его богатую историю. И красками, можно сказать, владеешь профессионально. В помощники возьми кого сам захочешь.

Получив такое необычное и в то же время ответственное задание, Хомич тут же, как только закрыл дверь кабинета Кузнецова, стал перебирать в памяти знакомых ему людей.

Не раз замечал он, что выходившая в комендатуре наркомата стенная газета «Краснофлотец» оформлялась броскими рисунками, писалась стройным каллиграфическим шрифтом. Во всем чувствовалась рука опытного графика.

В комендатуре, куда позвонил Борис Михайлович, ему ответили:

— Газету делает наш Аркадий Диодоров.

— Сколько ему лет? В каком звании? — уточнял Хомич.— Москвич?

— А вы что, хотите его у нас забрать? — был встречный вопрос.

— Еще не знаю...

И Борис Михайлович вкратце рассказал своему коллеге по наркомату об идее адмирала Кузнецова.

Днем позже Хомич привлек к работе капитана 2-го ранга Н. Волкова и архитектора М. Шепилевского. Все трудились не покладая рук. Прошло вроде бы немного времени, а на столах и в книжных шкафах Бориса Михайловича накопилась целая кипа материалов, литературы о русском флоте и его традициях. Сам Хомич сделал не один десяток эскизов морских орденов, разрабатывал положения и статуты. Николай Волков приводил его эскизы в соответствующие пропорции и формы...

Наступил новый, 1944 год. На счету советских моряков было уже много героических подвигов, боевых заслуг в борьбе с фашизмом. В середине января Наркомат Военно-Морского Флота внес в правительственные органы предложение об учреждении орденов и медалей Ушакова и Нахимова. Из представленных проектов следовало, что орден Ушакова по положению более значимый в сравнении с орденом Нахимова. Для доклада в правительстве адмирал Кузнецов вооружился историческими документами. На заседании его слова звучали четко и спокойно.

— Мы предлагаем увековечить память двух выдающихся флотоводцев,— говорил Николай Герасимович.— С именем Ушакова связано возрождение русского флота. На его счету много знаменательных побед и ни одного поражения. Он ввел новые тактические приемы боя и был новатором в военно-морском искусстве своего времени. Он строил корабли на Черном море, утверждал мощь русского флота. Его высокие флотоводческие качества блистательно проявились в годы русско-турецкой войны 1787—1791 годов. Он одерживал тогда одну победу за другой над численно превосходящим врагом. Он был стратегом. Одно из сражений — у мыса Калиакра 31 июля 1791 года, в котором Ушаков наголову разбил турецкий флот,— вошло в историю как сражение, утвердившее Россию на южных морях и закрепившее ее политический и дипломатический престиж в мире. Ушаков был «Суворовым на море». Так нередко его называли еще при жизни.

Нарком передохнул и продолжил:

— Не менее известно и имя адмирала Нахимова. Перед Синопским сражением в 1853 году он отдал приказ: «...в случае встречи с неприятелем, превышающим нас в силах, я атакую его, будучи совершенно уверен, что каждый из нас сделает свое дело». Имя защитника Севастополя, героя боя у Синопа, прекрасно знают в народе. Крымская война принесла ему мировую славу, воинская доблесть флотоводца широко отражена в литературе и искусстве.