Журнал «Если» - «Если», 2004 № 10 Страница 9

Майор с досадой рубанул ладонью по воздуху.

— Хрен с ней, с лужей!.. Кому надо, проедет… А вот две роты сюда, и чтоб ребята такие, которые с манайцами уже дело имели. Чтоб ни секунды не сомневались… Слышишь, Кабан?…

Манайцы тем временем выползли со своих огородов и по два-три человека стягивались на площадку у бывшего магазина. Стоптана она была до беловатого грунта. Пара бетонных скамеек обозначала автобусную остановку. Манайцы, плотно прижимаясь плечами, выстроились на площадке в громадный круг, подняли к небу ладони с костлявыми, растопыренными, очень тонкими пальцами, запрокинули головы, так что чудом не послетали с них соломенные панамки, и вдруг разом начали приседать, разводя и сводя жилистые колени. Одновременно они тоненько запищали; причем писк с каждой минутой усиливался, словно перемещали рычажок громкости, истончался, вытягивался, бледнел, перебираясь в какие-то уже запредельные области диапазона, сверлил уши, пронизывал, казалось, каждую клеточку, превращался в невыносимый, закручивающийся в пустоту дикий визг, как будто завопила от ужаса целая банда кошек.

— С-суки, — сказал майор, хватаясь за уши. — Ну вот, попробуй тут жить, когда три раза в день — вот такое… У меня сейчас мозги потекут…

Он взялся было за автомат, разжал пальцы, опять тронул гладкое дерево, сомкнутое с железом, опять отпустил. Вдруг бешено распрямился, словно его ударило изнутри, и, едва не задев студента, крутанулся на месте.

Неслышимый за визгом манайцев, подкатил к самой луже новенький, как будто только что купленный мотоцикл, правда, уже чувствительно забрызганный грязью вплоть до сиденья, однако явно не из дешевых, с протертым, по-видимому, недавно, ярким православным крестом на капоте. За рулем находился парень в десантном комбинезоне, из-за плеча его предупредительно высовывался ствол накинутого автомата, а все пространство коляски, словно сделанной именно под него, заполнял собою священник; тоже — с громадным сияющим православным крестом на груди.

Он, не торопясь, сведя пышные брови, выпростался наружу, солидно одернул рясу, приоткрывшую тяжелые тупые носы армейских сапог, перекрестился на сквозящие купола, осенил широким благословением молча разглядывающих его Кабана, студента, майора (никто из них даже не шелохнулся в ответ), а затем, одной рукой подхватив ши-рокогорлый сосуд со святой водой, а другой сжав метелочку, скрепленную потрепанной изолентой, сказал, ни к кому не обращаясь: «Ну, с Богом!» — и деловито зашагал вниз, к визжащему кругу манайцев. Метелочку он при этом окунал глубоко в сосуд и мерно разбрасывал перед собой брызги воды.

Тогда майор, в свою очередь, вразвалку подошел к мотоциклу, осмотрел его по-хозяйски — справа и слева, точно собирался купить, осмотрел также десантника, точно не человек это был, а пластмассовый манекен, и лишь потом спросил начальственным хрипловатым голосом:

— Откуда?

— Оттуда, — в тон ему ответил десантник.

— И как там?

— Хреново, — сказал десантник. Он все время поворачивал голову вслед за майором. С мотоцикла, впрочем, не слез и ладоней с прорезиненных рукояток руля не убрал. — В поселок заводской вчера заезжали. Ни одного человека больше нет в поселке…

Последовала короткая пауза.

Майор выдернул из земли сухую былинку и переломил ее пополам.

— А что бы вам не собрать десяток ребят, — сказал он, покусывая суставчатую жесткую ость. — Десяток нормальных ребят, крепких таких, у вас будет? Вот, приехали бы, поговорили как люди… Объяснили бы, строго так, кому эта земля спокон века принадлежит… Кстати, рыбы в здешних местах — пропасть…

— Пробовали уже за рыбой, — хмуро сказал десантник.

— Ну и что?

— А то, что с рыбалки этой никто не вернулся. В Больших Липах, знаешь, кстати говоря, пробовали. До Лип-то они доехали, это по следам ясно, на двух джипах махнули, а дальше — ни ребят, ни машин, ничего… Следственная группа потом работала. Утром примчались — вечером уже бумажки подписывали. Болота вокруг Лип, знаешь, какие?…

— Понятно, — сказал майор.

Что ему тут было понятно, объяснить мог только он сам.

Оба они повернули головы.

Пение манайцев, по мере того как священник к ним приближался, становилось все тише. Руки, обращенные к небу, двигались все медленнее и медленнее. Круг в ближней точке неожиданно разомкнулся, давая проход, но не распался совсем — края его разошлись, образовав нечто вроде коричневой чаши. Священник оказался как раз в ее фокусе. Метелочка замерла в воздухе. Но потом все-таки опустилась в сосуд и резким движением выбросила оттуда веер продолговатых капель.

Студент видел это собственными глазами.

Сверкающие, будто из золота, брызги неторопливо поплыли к манайцам, те, в свою очередь, подтянулись и выставили перед собой ладони. Не произнесено было ни одного слова. Но капли вдруг зашипели в воздухе и длинными струйками пара рванулись вверх.

Десантник тут же потащил с плеча автомат, перехватил его и положил стволом на руль.

Все это, однако, без лишней спешки.

Майор сделал два шага назад, опустился на корточки, и тоже нащупал рукой приклад.

Ничего страшного, впрочем, не произошло.

Священник бросил метелочку внутрь сосуда, повернулся и, даже не ускоряя шаг, возвратился к коляске. Здесь он привычно закрепил сосуд в особую ременную петельку, накрыл его крышкой, которую, чтоб не съезжала, защемил двумя скобами. Снова перекрестился на сквозящие синевой купола.

— Дай вам Бог, православные!..

— И вам того же, — после некоторого молчания, не убирая руки с приклада, отозвался майор.

Когда мотоцикл исчез все за теми же плотными елями, когда треск его растворился в лесу, а ветер унес запах душного выхлопа, Кабан, точно дожидавшийся именно такого момента, покряхтел и как-то по частям поднялся со своего лежбища.

Был он на удивление невысоким, коротконогим, тулово, словно вытесанное из кряжа, почти влачилось по дерну; громадная голова выдавливала из шеи жирные складки. Странно было, как он умудрялся сквозь них дышать.

— Ладно, пойду, собираться надо…

Он выдержал огненный взгляд майора, который немедленно вскинул лицо, проверяя — уж не ослышался ли, и равнодушно, будто речь шла о бане, добавил:

— К вечеру машина вернется. Утром — погрузимся…

Больше он ничего не сказал. Пошел — без дороги, продавливая на каждом шагу верхний слой почвы.

Земля его держала с трудом.

Майор только прищурился.

— Вот, а президент все на лыжах съезжает, — не очень понятно прокомментировал он. — Все переговоры ведет на высоком уровне. Тут не переговоры нужны, тут надо сразу — за горло брать. — Он вдруг громко, как полированной сталью, скрипнул зубами. — Что мы, русские, за народ, и жить не хотим, и умирать страшно…

— Архетип такой, — неожиданно ответил студент. Он не хотел говорить. Вырвалось как-то само собой. — Земли много. Всегда можно куда-то уйти.

Теперь майор перевел взгляд на него. И от этого раскаленного, прицельного взгляда хотелось скрыться.

— Это ты верно сказал. Уйти есть куда…

Несколько мгновений они сидели в безмолвии. А потом майор тоже встал и, не прощаясь, двинулся в сторону леса. Шел он через цветастый луг, начинавшийся сразу за церковью, и, в отличие от Кабана, ступал пружинисто и легко, будто вовсе не пил.

Он ни разу не обернулся.

Автомат он нес так, что в траве его видно не было.

Студент дремал на пригорке, подложив руки под голову и сквозь тени слипающихся ресниц смотрел в солнечные просторы. Лежать ему сейчас, конечно, не следовало бы. Ему следовало бы трудолюбиво, как муравью, копошиться внутри темноватой, пахнущей разором и запустением, унылой церкви, ползать по скрипучим стропилам, тревожа слой пыли, растягивать вдоль перекрытий жестяную ленту рулетки. Собственно, за этим он сюда и приехал. Акт о техническом состоянии писать все равно придется. Делать ему, однако, ничего не хотелось: город, институт, кафедра были призрачными, как будто почудившимися в сновидениях. Казалось совершенно невероятным, что где-то ходят сейчас по гладкой тверди асфальта, ездят на транспорте, может быть, открывают зонты, опускаются, как сомнамбулы, в мраморные подземные вестибюли. Ему казалось, что в действительности ничего этого нет, а есть только пустоши, вечная комариная тишина, простершиеся на сотни и тысячи километров леса, полные древесного зноя. Редкие деревеньки, где из конца в конец не встретить ни одного человека, пересвист непуганых птиц, зарастающие травой проселки…

Он видел, как манайцы убирают последний мусор с очищенного Пилиного участка. Заметны были еще присыпанные землей ямы от кольев, вытоптанная, мертвая плешь, где у Пили не выдерживала ни одна былинка, Пиля хвастал как-то, что специально поливает ее бензином, остатки разоренного огорода… Завтра манайцы примутся, вероятно, за участок Федора, а еще через день, через два — за крепенькую избу Кабана. Здесь им, наверное, повозиться придется: дом у Кабана — как он сам, забор из толстенных брусьев выглядит несокрушимым. Сколько сил надо, чтоб разобрать этакое страшилище. Ничего, манайцы с ним справятся, возникнет опять на месте жилья земляная рыхлая пустота, жаркий воздух, терпеливое копошение насекомых… Жизнь пойдет, как будто человека никогда не было…