Александр Сытин - Желтый Мрак Страница 9

— Мариам, я буду делать одна: они хотят погубить нас. Ты не знаешь, от этой работы можно заболеть страшной болезнью.

Потом она настойчиво отстранила Марианну и, присев на корточки, стала катать тяжелый ковер. Через несколько минут на лбу у нее выступил пот и она остановилась. Ближайшая старуха сейчас же ударила ее палкой по спине. Марианна заплакала и села рядом с Калычей. Они катали ковер вперед и назад до полного изнеможения, а старухи все время поливали его кипятком, чтобы шерсть внутри легче свалялась. Через два часа руки обеих пленниц были обожжены и ободраны. Старухи принесли еще ведро кипятку.

— Не ленись, — прокаркала одна из них и жестоко ударила Марианну гибкой палкой.

Через несколько минут Марианна упала лицом вперед и не могла даже подняться. Она бессильно лежала на земле и плакала от обиды и боли. Калыча ей вторила. Скоро они обе подняли такой плач, что могли бы растрогать даже каменное сердце. Но старые ведьмы стали их избивать палками. Пленницы продолжали лежать на земле. Отдохнув, они снова принялись катать ковер. И истязание началось снова. Вздувшиеся пузыри от ожогов на руках стали лопаться. К полудню кожа слезла до самого локтя. Малейшее прикосновение к колючему ковру причиняло невыносимую боль. Весь ковер был вымазан кровью. Ногти на руках стали синие. Тогда Марианна встала и изо всей силы ударила ближайшую старуху по лицу. Надсмотрщицы подняли страшный вой. Несколько здоровенных пастухов прибежали и стали бить пленниц плетьми. Потом, какой-то толстый киргиз подошел и приказал отвести обеих пленниц в юрту. Это был Байзак.

— Когда цветок попадает под копыто коня, он бывает втоптан в землю, — сказал Байзак. — Когда-то ты смеялась надо мной на ярмарке. Может-быть, ты засмеешься сегодня?

Марианна молчала. Байзак уставился глазами на вход, как-будто чего-то ожидал. Обе женщины, следуя за его взглядом, также повернули головы к входу. Все трое как будто ждали появление кого-то. Полог юрты медленно поднялся и в юрту наклонив голову, шагнула человеческая фигура. Когда вошедший выпрямился и лицо его стало видно, обе женщины дико закричали от ужаса.

— Это та болезнь, о которой я тебе говорила, — охваченная смертным страхом кричала Калыча, цепляясь за Марианну. Эта болезнь приходит, когда делают кошмы. «Коч, коч» (убирайся), визжала Калыча. Она потеряла от страха голову и топала ногами. Гнилая, гнусная маска, вместо человеческого лица, с белесыми, как-будто вареными, глазами уставилась на пленниц. Трупный смрад наполнил юрту. Байзак махнул рукой и появившийся исчез также бесшумно, как вошел. Повернувшись к Марианне, Байзак сказал.

— Ты напишешь бумагу Осе, чтобы он оставил весь опий, который он нашел. Или ты будешь делать кошмы, пока не сгниешь.

Марианна подняла свои руки и сказала:

— Что могу я написать моими руками?

— Хорошо, я пришлю женщин и они тебе помогут, — как-будто спохватившись, сказал Байзак.

Через несколько минут пришли старухи и тщательно забинтовали окровавленные руки пленниц. До самого вечера Марианна и Калыча советовались о том, посылать письмо или нет. Марианна полагала, что таким путем они выиграют время, кроме того Кондратий мог проследить гонца и нагрянуть на становище. Но все вышло иначе. Поздно ночью, когда все пастбище было погружено в сон, край юрты поднялся и какой-то старик почти шопотом, позвал обеих женщин за собой. Калыча разбудила Марианну и обе, стараясь не производить никакого шума, тихонько тронулись куда-то в темную ночь. Они шли долго, потом бежали и только версты через три они услышали запах махорки, увидели красный огонек цыгарки и какой-то грубый голос спросил:

— Кто идет?

Дальше все было как во сне. Марианна знала, что она вернулась к своим и что красноармеец, схватив ее жесткими, как железо, руками поднял на седло. Она слышала, как испуганно закричала Калыча, потом затопали кони и после этого ей казалось, что она погрузилась в глубокий беспамятный сон.

Глава IX.

Победа Осы.

Обветренные, загорелые, дочерна, солдаты на взмыленных конях с целым караваном опия позади вступили в город. Впереди отряда ехал Кондратий рядом со стариком.

— Ты сказал пастухам Байзака все, что я говорил тебе? — спросил Кондратий.

— Тюра, ты большой человек, кто будет тебя обманывать? — ответил старик. — Я сказал им, что ты в долине дашь им землю и воду и потому они могут не служить у отца контрабанды. Я сказал им, что никому из них не грозит смерть. И я все сказал про бумагу.

— Какую бумагу? — спросил Оса.

— Тюра, скоро должны быть перевыборы. Байзак взял большую бумагу и все неграмотные пастухи стали прикладывать к ней свои пальцы, обмазанные синей краской. Он хотел наверху бумаги написать, что они снова выбрали его. Но теперь, когда я передал им твои слова, они отдадут тебе эту бумагу.

— Я не понимаю, почему ты сразу не захватил Байзака? — недовольно проворчал Будай.

— Потому что я вовсе не желаю изготовлять нового мученика и святого, — резко ответил Кондратий.

Будай пожал плечами, но через полчаса он увидел, что Кондратий был прав. Когда отряд под'ехал к опийной конторе, чтобы сдать опий, на другом конце улицы послышался гул, и стало видно, как из-за угла хлынула толпа. Несколько пожилых киргиз под'ехали к Кондратию. Они вели в поводу коня на котором сидел Байзак. Один из стариков сказал.

— Мы Байзака не выбирали. Байзак тут и бумага тут. Ударь Байзака по голове.

Отец контрабанды оглядывал всех, как затравленный волк.

Кондратий взял бумагу, поднял ее кверху и спокойно сказал:

— Я передам ее следователю. В ней больше правды, чем в бумаге о взятке Будая.

Байзак молча потянул Кондратия за рукав. Маленький кавалерист отрицательно покачал головой.

— Говори здесь при всех или ни одно твое слово не попадет в мои уши.

Байзак настойчиво тянул Кондратия за рукав, и тогда кавалерист в сопровождении нескольких солдат прошел в контору за отцом контрабанды. Снаружи на улице сгрудилась толпа и ждала, что будет дальше. Кондратий закурил трубку и заговорил, как бы думая вслух.

— Отец контрабанды имел много людей. Сейчас ему отрезали всю свору и его посадили на цепь, как волка. У него было очень много денег, целый сарай опия, тысяча лошадей и много верблюдов, чтобы ходить через границу. Почему люди его боялись? Почему голодные с ружьями в руках, они возили его опий и работали на его тайных полях. — Он на минуту замолк и потом ответил самому себе:

— Потому что все думали, что он очень умный. Умнее Будая. Умнее Осы. Умнее всех. Завтра отец контрабанды пойдет по базару. Его змеиный язык прошипит, что вчерашний день прошел, что все эти унижения были необходимы, а неудачи он может преодолеть. Он напомнит всем, что он отец контрабанды и что он очень умен. И ему поверят. И он опять наберет людей. Я этого не хочу. — Оса замолк и задумчиво выпускал клубы дыма.

— Я не буду этого делать, — просто сказал Байзак.

— Я тебе не верю, — так же просто сказал Оса.

Байзак молчал. Потом он достал платок, вытер пот, струившийся с лица и спросил:

— Что ты обещаешь мне за позор этого дня?

— Ничего, — сказал Кондратий, пожимая плечами.

Байзак повернулся, чтобы уйти. Джанмурчи схватил его за руку, но Оса сказал.

— Не держи его. Ему нужно много времени, чтобы набрать на базаре милостыни на обед.

— Правда, ты человек умный, — беспомощно сказал Байзак и остановился, — ты сразу понял, что я лгу и уйти мне некуда.

На минуту он замолчал, потом заискивающим голосом добавил:

— Может быть, ты не передашь следователю этой бумаги, то я буду верно служить тебе!

— Сейчас же передам ее следователю, — засмеялся Оса.

— Она меня арестует, — в отчаянии сказал Байзак.

— Вероятно, но перед этим ты еще скажешь при всех людях, что напрасно ты возил контрабанду в Китай, напрасно лгал на Будая, и что ты глупее, чем думали о тебе люди.

— Что дашь мне ты за все это? — спросил Байзак.

Тогда Кондратий приблизил свое лицо к нему и сказал громко, чтоб слышали все, находящиеся в комнате.

— Тридцать процентов со всего опия, который ты еще мне укажешь. Деньги получишь после того, как выйдешь из тюрьмы.

Байзак кивнул головой и, шатаясь, вышел на крыльцо. Затихшая толпа мгновенно пришла в движение. Джанмурчи и солдаты последовали за отцом контрабанды. Кондратий остался в комнате и, спокойно пуская клубы дыма, глядел в окно. Байзаку подвели ободранную кляченку из тех, на каких, обычно возят пойманных конокрадов задом наперед. Он сел на нее, и толпа смолкла. Байзак ударил себя в грудь и, тронув лошадь шагом, громко нараспев сказал:

— Напрасно я лгал на Будая и возил опий.