Коллектив авторов - Плавучий мост. Журнал поэзии. №2/2016 Страница 9

* * *

Потянуть до вечера околесицу,а потом, с горы, и сама покатится,обращаясь к новому в небе месяцу.

И теперь никто за меня не хватится,отчего неделя почти спрессована,а пустое время с утра до вечеранеумелой кисточкой нарисовано,в путевом блокноте едва помечено.

Если вместе сложатся время скороеи мое дыхание терпеливое,отзовется именем то искомое,ни на что известное не делимое.

Если полное имя его – отчаяние,а его уменьшительное – смирение,пусть простое тающее звучаниеза меня окончит стихотворение.

* * *

Необъяснимо тихо. Скрипит коляска.Вид пустыря, нет, городского сада.Воздух бледнеет, словно уходит краскас неба, с деревьев, с тинистого фасада.

На пустыре верткие полутенитак и танцуют, мимо скользят. «Видали?Вот, – говорит, – бабочки прилетели,так никогда рано не прилетали».

Ждите ответа. Здесь, как на крыше мира,каждая фраза слишком пуста, наверно,или темна слуху идущих мимо,а для сидящих слишком обыкновенна.

Слишком заметны свойственные заикамдолгие паузы, слога неверный угол.И ни степенным шагом, ни бедным шикомне обмануть того, кто не так запуган.

Сколько усилий, чтобы стянуть магнитомна пустыре, как в новоселье сводном,тех, кто потом станет бесплатным гидоми – наконец – поводырем бесплотным.

* * *

Человек, пройдя нежилой массив,замечает, что лес красив,что по небу ходит осенний дым,остающийся золотым.

Помелькав задумчивым грибником,он в сырую упал травуи с подмятым спорит воротником,обращается к рукаву.

Человек куда-то в лесу прилег,обратился в слух, превратился в куст.На нем пристроился мотылек.За ним сырой осторожный хруст.

Человеку снится, что он живеткак разумный камень на дне морском,под зеленой толщей великих водбесконечный путь проходя ползком.

И во сне, свой каменный ход храня,собирает тело в один комок.У него билет выходного дняв боковом кармане совсем промок.

* * *

Мелкий дождик ходит тихо,как индейский проводник.Вот крапива, вот гречиха.Кто садовник? Я грибник.

Елей пасмурная хвоя,их драконья чешуя.Но не вижу ничего я.Ничего не слышу я.

Только слышу – тоньше вздохаветер ходит надо мной,да шумит ольха-елохадалеко за тишиной.

С неба ровно-голубого,из недальнего угладля живущего любогоизготовлена стрела.

Кто успеет уклониться,лёт ее признав едва?Вот невидимая птицаи поет как тетива.

* * *

Церкви, обстроенные дворцами,стены, обросшие чешуей,встретились каменными крестцами –стали одной семьей.

Так, бесконечное время празднуя,улицы спутанные, густые,сплошь покрывает загаром краснаяпыль, занесенная из пустыни.

Так же несутся, сбиваясь в тучу,ласточки на закатенад Ватиканом,над Авентином.

Кто их так учит –в плотном на миг застывать охвате,взмахом кружить единым?

Ходит туман,накрывает горы,склоны с проборами боковыми,башенные селенья.

Время движеньями круговымиучит выстраивать укрепленьев воздухе без опоры.

Погреб

Вниз по лестнице шагнутьи с жарой расстаться разом.Погреб взрослому по грудь,мне по маковку с запасом.

Наверху тяжелый зной,здесь так холодно и сыро.Я остался под землей,вдруг потерянный для мира.

И деревья надо мной –прямоствольны, недвижимы –сквозь труху и перегнойземляные тянут жилы.

Звуки в полном столбнякеи очнуться не готовы.Здесь со мной накороткетихий обморок грунтовый.

Земляная тишина.Неглубокая закладка.Сырость нежно-холодна.Горе луковое сладко.

* * *

Так ночь зарницами бледна и молния близка, что тьма кромешная видна до каждого листка.Несется свет из черных рам, а гром не говорит. Мгновенный вывешен экран, он фосфором горит.Горит, но запись не ясна, и скоропись быстра. Мысль понимает, что она не молнии сестра.Той быстроте преграды нет. И прямо, без преград в ослепший мозг заходит свет, что зрению не брат.

* * *

Заросшее травою озерцоследит за комариной пляской.День марлевой ложится на лицо,а вечер влажною повязкой.

Перебеляя воздух, дождик-вязьчуть сеется из вечного запаса.И целый день, почти не шевелясь,стоит его рассеянная масса.

* * *

Ангел мой, глаза закроем.Ночь проходит сквозь ресниц,поднимает рой за роему невидимых границ.

Обойти ее отважусь,тяжестью оборонясь.Отчего такая тяжесть?Где ты, ангел?Что ж ты, князь!

Там, за болевым порогом,перейденная стократ,все равно стоит под током.Что ж ты, братец!Где ты, брат?

* * *

Высоко над Кара-Дагомсветел каменный плавник.Здесь по складчатым оврагамкаждый дорог золотник.А сухие травы жесткидля дневного полусна.Открывается в подшерсткезолотая белизна,входит в ткань его волокони в состав его пород.

Мертвый царь в горе без оконест на золоте и пьет.

* * *

Вот она, Москва-красавица, –постоянный фейерверк.Поглядите, как бросаетсябелый низ на черный верх.

Дайте нам, у нас каникулы,конфетти и серпантин.Остальное, что накликали,даже видеть не хотим.

Ожидания доверчивов новостях передают.Всем привет от фейерверкщика,а от сменщика – салют.

Как бы вытащить из ящикас говорящей головойне того, впередсмотрящегона тебя, как часовой –

словно ты шпана советскаяили крайний инвалид.Он о том, что время детское,по-немецки говорит.

Время – голову не высуни.И уходят в дальний путьдети, загнанные крысами.Им вода уже по грудь.

* * *

– Хоть я и не протягивал руки,но это время, будь оно неладно,когда сдают и не берут обратно,небрежно загибая уголки,как будто все в разменную пехотуназначены бубновому царю.Давай-давай отсюда!Ходу, ходу! –Ну и кому я это говорю,когда иду, пугая мелких птах,взлетающих на каждый шорох,по узенькой тропе в кротовьих норахна поле в фиолетовых цветах

* * *

И во сне боролся с твоим лицомобращенный ко мне упрек,что не вхож я в твой беззащитный сон,что никто его не берег.

И теперь не знаю – ведь я не вхож –что светилось в лице твоем.Мимолетной молнии светлый ножза оконный вошел проем.

Но в ночи, проявленной серебромулетающего огня,не будил тебя ни далекий гром,ни зарницы, белее дня.

* * *

Сон идет за человеком,изведенным в никуда,словно талая водавперемешку с темным снегом.

Их когда-то сдали в хлам –всех увечных, безголосых,что на остров Валаамукатились на колесах,на подбитых костылях,на подкованных дощечках,в черных сгинули полях,потонули в черных речках.

Вот и в памяти черно.На пиру у людоедовсладко хлебное вино.И живи, его отведав.

* * *

Снимок, не попавший в проявитель,сделанный рассеянным прохожим;мы не знаем что там, мы не видим,дальнюю границу не тревожим.

Кто же мы – летающие вздохиили вздохов моментальный снимок?Птицы, подбирающие крохимежду сквозняков необъяснимых?

Ящерица, та что на припеке,поднимает мизерное веко.Видит восходящие потоки,принимает их за человека.

* * *

Стекла нового патрульногопротирает черной ветошью,а сама из Долгопрудного,чуть подправленного ретушью.

Но дитя ее пристроено,и пальто ее на вешалке.И уже на постороннегоне глядит глазами беженки.

Только лестница-чудесница,не ущелье и не улица,мелкой сволочью беснуетсяи никак не перебесится.

Поперек себя расшатаназлая цепкость бестелесная.И теперь без провожатогоей нельзя, она не местная.

Спит одна в холодной комнате,черной ветошью замотана.Никогда ее не вспомните,не увидите. Но вот она –

на ближайшем повороте вына нее глаза не подняли.Это я стихи о родине.Это если вы не поняли.

Двор