Переходы - Алекс Ландрагин Страница 9

положено у поэтов, сжигал черновики в печурке, чтобы они не попались на глаза домовладелице. В былые дни абсурдность перехода из одного тела в другое, вероятно, вызвала бы у меня протест, и даже теперь меня терзали сомнения. Но мне довелось пройти долиною смерти, и я полностью покорился — мне казалось, что воспоминания Эдмонды о Жанне представляют собой неопровержимые доказательства того, что все ее слова, при полнейшей их нелепости, являются истиной. Возможность прожить жизнь заново, в молодом теле, возможность вырваться из когтей нищеты, безумия и смертности, а превыше всего, полагаю, возможность исправить все сделанные мною ошибки, — все это в совокупности составляло искушение, противиться которому я не мог, да и не пытался.

Я вернулся в затворничество. Целые дни проводил в постели и писал, если только боль не делалась невыносимой. Через несколько дней явился страх, что Эдмонда никогда более не появится. Я помышлял о том, чтобы вернуться в ее поместье, однако скоро понял, что никогда не сумею отыскать его самостоятельно. Когда наконец прибыло ее письмо — после нашего расставания прошла неделя с лишним, — оказалось, что написано оно на простой бумаге, без печатной шапки, без обратного адреса. Конверт, похоже, был вскрыт с помощью пара, а потом заклеен снова. Я заподозрил, что хозяин гостиницы рассчитывал обнаружить внутри деньги. Эдмонда это предусмотрела: мы заранее договорились использовать в переписке своего рода шифр, посторонним непонятный.

Ее записка гласила:

Дорогой Шарль.

Прости, что письмо придет к тебе с некоторым запозданием. Я делаю все возможное, дабы отыскать особу, подходящую под твое описание. Организовать подобную встречу непросто и при обыкновенных обстоятельствах, а плачевное состояние моего лица только усложняет задачу. Ты просил отыскать здорового телом юношу, наделенного литературным талантом. Я посетила все университеты и семинарии города, но не встретила там подобного персонажа. Придется расширить круг поисков, отправиться в другие провинции и города, — я напишу тебе, как только встречу нужного кандидата. Не теряй терпения и надежды. Искренне твоя и т. д.

Три дня спустя прибыло следующее послание от Эдмонды. Оно тоже несло на себе следы, говорившие о том, что его беззаконно вскрывали. «Во вторник поезжай девятичасовым поездом в Шарлеруа. Встречаемся там».

Скрытая, как обычно, вуалью, Эдмонда стояла возле билетной кассы на ничем не примечательной железнодорожной станции и казалась темным центром вращающегося мира, недосягаемым для настырной невнятной суеты, обычной для вокзалов сразу после прибытия поезда. Однако, заметив, что я хромаю в ее сторону (я все еще пользовался тростью), она тут же преобразилась. Взяла меня под руку и вывела наружу, в круговорот лошадей, повозок и возничих, в деревенскую кофейню.

— Имя его Фернан Ру, — сказала она. — Именно таков, как тебе и хотелось: молод, образован, из семьи священнослужителей. Здоров, не болел ни оспой, ни чахоткой. Семинарист. После рукоположения хочет отправиться в колонии обращать туземцев.

— Известно ли ему о нашем замысле?

— Известно лишь, что ты нуждаешься в спасении души, — отвечала она. — Что, по сути, правда.

В кофейню мы вошли, будто в облако дыма. Эдмонда огляделась и, по-прежнему сжимая мое предплечье, двинулась в направлении молодого человека, в одиночестве сидевшего за деревянным столиком. Был он таким тощим и угловатым, что мне напомнил не столько человека, сколько насекомое богомола: жидкая бороденка, длинные волосы, аккуратно начесанные на один глаз. По причине необычайно высокого роста он привычно горбился, и казалось, что на стул он не сел, а сложился, повторив его форму.

— Бонжур, месье Ру. Позвольте представить вам моего друга месье Бодлера.

Ру встал и внезапно возвысился надо мной. Глаза мои упирались ему в плечи. Мы обменялись поклонами и рукопожатиями. Рука у него была липкая, вялая. Повисла гнетущая пауза — я отыскал носовой платок и обтер пожатую семинаристом руку.

— Мадам Эдмонда мне сказала, что вы нуждаетесь в духовных наставлениях, — произнес наконец юноша высоким гнусавым голосом — как мне показалось, он пытался изобразить искушенность.

— Безусловно, — ответил я, и вновь повисло тягостное молчание. Я беспомощно оглядывался на свою сообщницу, но поскольку лицо ее скрывала вуаль, по нему невозможно было определить, что делать дальше. — А вы изучаете богословие?

— Именно так, и я уже решил послужить Господу в тропиках: жить среди дикарей Конго, спасать души каннибалов, нести им свет Иисуса и все такое прочее.

Он принялся дерганно и дотошно излагать, сколь праведное перед ним открывается будущее. Из этих рассуждений у меня возник образ человека не столько одержимого, сколько честолюбивого, однако сам он понятия не имел, что производит подобное впечатление. Слушая, я прикидывал, каково будет жить в этом нескладном теле, произносить подобные речи, пользоваться для обычных дел этими пугливыми паучьими пальцами, нагибаться всякий раз, как понадобится пройти в дверь. Мысль была не из приятных. Стану ли я, оказавшись в этом новом теле, носить такую же прическу? Будет ли тон моего голоса столь же невыносимым? Если у меня не сохранится воспоминаний о предыдущих существованиях и я войду в подобное тело, на какую участь я себя тем самым обреку? Он же пребывал в полном неведении относительно того, что его ждет в случае, если замысел наш осуществится. Он совершит переход в мое тело, балансирующее на шаткой грани полного распада. Вряд ли участь его завиднее моей. Мысль о переходе в паре с этим семинаристом внезапно показалась мне скабрезной.

— Шарль! — донесся до меня голос Эдмонды.

Юноша умолк, видимо обратившись ко мне с вопросом, который я, погрузившись в размышления, не расслышал. Я пожаловался на зубную боль и откланялся.

Мадам Эдмонда вышла за мной следом чуть позже — я стоял, прислонившись к стене кофейни, в глубочайшем смятении. Она снова взяла меня под руку, и мы зашагали назад к вокзалу.

— В чем дело, Шарль? Ты не удовлетворен плодами моих усилий?

— Человек этот простец, в этом нет ни малейших сомнений. Мысль о том, чтобы жить в его теле, мне невыносима. Однако есть и иные соображения: если мы совершим переход, душа его зачахнет в скудости моего тела, и при всем моем к нему презрении я на такое согласиться не могу, тем более если это произойдет без его ведома. Слишком это все похоже на кражу. Уж лучше я вовсе откажусь от перехода, умру — и покончу со всем.

Мы вошли в вокзальный зал ожидания, Эдмонда помогла мне опуститься в кресло.

— Шарль, ты затребовал мужчину, причем не любого, а здорового и образованного. Ведомо ли тебе, как трудно уговорить подобного человека отнестись серьезно к возможности переходов? А преуспев в этом — уговорить его отдать