Инквизитор - Борис Вячеславович Конофальский Страница 9

обмяк и повалился на пол, а здоровяк рубанул еще раз, чтоб наверняка. И теперь они смотрели друг на друга. И оба все понимали. У человека с топором мало шансов победить человека с мечом и щитом, и почти нет шанса победить человека в доспехах. Но у человека с топором есть дружок с арбалетом, а у человека в доспехах дыра в ноге и полный сапог крови. А еще человек в доспехах должен повернуться к человеку с топором лицом, после чего его щит не сможет защитить его от арбалетчика. Все оставшиеся в живых в харчевни были опытными людьми. Все всё понимали. Секунды шли. Здоровяк восстанавливал дыхание. Арбалетчик снова натягивал тетиву, а кровь из раны в ноге текла в сапог Волкова, и ему надо было что-то делать.

В шлеме и подшлемнике плохо слышно, еще хуже слышно, если под шлем надеть горжет. Но щелчок замка арбалета Волков слышал прекрасно. Надо было что-то делать. И он сделал единственное, что мог. Перехватив меч в левую руку, он выхватил из-за спины из-за пояса топор. И, вложившись в бросок, швырнул его в арбалетчика. Тот не ожидал ничего такого и закрылся от топора арбалетом. Арбалет выстрелил, и болт впился в потолочную стропилу. И тут же солдат заметил краем глаза движение. Он машинально поднял щит и получил страшный удар в него. Дорогой рыцарский трехслойный, клееный, оббитый толстенной кожей и окантованный медью щит треснул пополам. Такого в принципе не могло быть, но теперь это было два щита, связанных между собой кусками кожи и медного канта. Сразу пришла старая боль в левой ключице. Старинная, родная и привычная, с которой он не расставался долгие годы.

А здоровяк замахивался топором опять, держа топор двумя руками. Вряд ли какой шлем выдержал бы такой удар. И уж точно никакая голова.

Отклонив голову в сторону, Волков поднял над головой обломки щита и поддержал их рукой с мечом. Это все, что он успел сделать, прежде чем топор опустился на него. Часть силы удара щит и меч погасили, но даже после этого тяжелая железяка с треском опустилась на левое плечо кирасы. Волков аж присел от тяжести удара. Меч улетел за спину и звякнул о пол. «Вот теперь точно мне конец» — подумал он, приходя в себя и глядя, как верзила снова поднимает свой топор. Машинально, плохо слушающейся левой рукой, на которой все еще болтались обломки щита, он вцепился в правую руку ламбрийца, в которой тот зажимал топор, а правой рукой попытался схватить его за горло. С таким же успехом можно было попытаться схватить за горло быка-трехлетка. А ламбриец левой рукой взял его за горжет, чуть приподнял и впечатал в стену. Он прижал его к стене, но не мог рубить топором. Поэтому своими железными пальцами он полез Волкову под шлем и не то хотел выдавить глаза, не то просто раздавить череп или заткнуть нос и рот. Сила этого человека была огромна. Волков буквально задыхался, его шлем слетел вместе с подшлемником, но ему не хватало воздуха. И перед глазами уже поплыли черные круги, из последних сил он держал правую руку здоровяка, своей левой, которой тот держал топор, а в голове пульсировала только одна мысль:

«Надо дотянуться до сапога. Надо дотянуться до сапога. Надо дотянуться до сапога. Это последний шанс».

Он согнул ногу в колене и нащупал стилет. Рукоять оружия привычно легла в руку. Он вытащил его из сапога и сразу же ударил здоровяка под левое ребро, снизу вверх, к сердцу. Каленая, заточенная, четырехгранная сталь вошла в тело без сопротивления, но ничего не произошло. Ламбриец продолжал его душить. Волков ударил еще раз. И еще. И еще. Его рука была уже залита кровью по локоть, и только тут здоровяк отпустил его и, обмякнув, завалился на пол. Волков отлип от стены и повалился на него. И тут же в то место, где он стоял, впился арбалетный болт. Ламбриец умер без стонов и криков. Раз и все. А Волков пытался отдышаться, лежа в обнимку с трупом здоровяка. Пытался отдышаться и не мог. Он знал, что надо вставать, что уже возможно сейчас к нему идет арбалетчик. Он подойдет и просто выстрелит в лицо. Либо просто возьмет копье, топор или даже его собственный меч и зарежет его как ребенка. Но сил встать не было. Красное марево плыло перед глазами. Хотелось просто дышать, дышать, дышать. Но жить ему хотелось еще больше. С трудом перевернувшись на живот, он осмотрелся. Его меч лежал между лавкой и столом, и он не видел арбалетчика. Скорее всего, тот тоже его не видел. До меча тоже нужно было дотянуться. Вытащить топор из-под мертвого ламбрийца сейчас он не смог бы. И все, что у него было — это обломки щита и стилет. Стилет, конечно, вещь нужная, но лучше дотянуться до меча. И ту он услышал женский крик.

— Он тикает! — Кричала баба, та, что во время драки лежала около очага и подвывала от страха. Волков видел ее. — Вон он! — Она указывала пальцем.

Солдат поднял голову и посмотрел в ту сторону, в которую указывала баба. Он увидел зад и ноги человека, который вылезал в окно. Собрал последние силы, Волков встал, поднял меч, хромая и шатаясь, пошел к окну, но не успел. Арбалетчик вылез на улицу. Солдат огляделся. В харчевне были две одуревших от страха бабы, храпящий ламбриец с разрубленной рукой, валявшийся в луже крови и он. Все остальные были мертвы. Волков скинул обломки щита, взял умирающего ламбрийца за ногу и потащил к выходу. Таким и увидели его крестьяне, стоявшие на улице. Шатающегося от усталости, залитого кровью с ног до головы и с болтом, торчащим из левой ноги. Он бросил убирающего ламбрийца около лужи и посмотрел на крестьян. Те смотрели на него с ужасом и осеняли себя святыми знаменьями.

Шел дождь.

И тут мальчишка, конопатый и грязный, стоявший у угла харчевни, звонко заорал:

— Рыцарь, господин рыцарь, вон дезертир, к пруду побежал.

Тут же загалдели другие мальчишки, и весь народ потянулся к углу харчевни.

— Бежит, собака, лови его!

Мужики кинулись за ним следом. Волков не побежал за ними, хромая он пошел к своему коню. Мужик, которому он приказал сторожить вещи, произнес:

— Глаз не отводил, все в целостности.

Солдат молча снял с седла мокрый плащ, кинул его мужику через плечо, скинул мешок с доспехами на траву, морщась от боли, залез в седло.