Наследники Скорби - Алёна Артёмовна Харитонова Страница 90

Лесана пытливо заглянула колдуну в глаза, словно спрашивая, мол, ну что, понял? А потом снова ударила. Тамир закашлялся, стискивая на груди рубаху. А девушка все так же, не говоря ни слова, вернулась на свое ложе.

— Меня научить можешь? — хрипло спросил наузник.

— Ты жилу во мне видишь?

— Нет.

Как ни вглядывался — ничего не примечал.

— Раз не видишь, то, как же тебя учить? Она ведь у всякого по-разному проходит. И горит по-разному. У тебя, как уголек мерцает, а у кровососа, словно огонек болотный.

— А ты-то как же научилась? Если допрежь умельцев не было?

Она пожала плечами:

— Случайно. Клесх всегда говорил, что дури во мне много…

Девушка осеклась, но Тамир успел заметить, как потеплел ее взгляд при упоминании наставника. Любит его. Он ей и отец, и мать, и весь род. Свои-то, вон, не больно привечают. Стыдятся.

…— Клесх, а как креффы Дар видят?

— Глазами, цветочек, глазами. Его ж пощупать нельзя. Он тебе не девка на сеновале.

— А как глазами? Я вот, сколько ни гляжу на тебя, ничего не вижу, — выученица насупилась.

— Дак, может потому, что ты не крефф? — спросил наставник.

— Откуда тебе знать? — обиделась она.

— И впрямь, — усмехнулся ратоборец. — Ну, давай, попробуем, душа моя. Гляди на меня. Да нечего зенки-то таращить, не то вывалятся. Ты Даром гляди. Дар к Дару тянется.

Послушница прищурила глаза, всмотрелась в сидящего напротив невозмутимо штопающего рубаху креффа.

— Силу отпусти, дай ей к моей потянуться, — не поднимая глаз, сказал он.

Девка заерзала по лавке, старательно сопя.

— Да не копошись, блохи что ль тебя заедают? Вроде мылась вчера…

От его насмешки Лесана разозлилась, и на кончиках пальцев тот же миг загорелся синий огонек.

— Ага. Ты мне еще промеж глаз вдарь, — спокойно сказал Клесх, откладывая в сторону рубаху. — Ты не гнев в себе буди, а Силу. Ладно, пока не научишься — толку от тебя никакого не будет. На вот, рубахи чини.

Лесана вздохнула. Не то, что не любила бабскую работу, с измальства приучена к ней была. Вот только на обережнике рубахи, как горели. Дня не проходило, чтоб он их не починял. То в рукаве прореху получит, то на вороте.

Седмица шла за седмицей, но ученица все одно не видела в наставнике никакого Дара. А ратоборец, знай, валял послушницу по земле, уча оружному бою. В одну из таких стычек, кружа с мечом вокруг креффа, распаленная сшибкой девушка примеривалась для удара и вдруг…

Под рубахой обережника засветилась сине-белым светом крученая жилка. Сияла и билась, будто живчик. Окрыленная увиденным Лесана бросилась на противника, ныряя ему под руку, и ударила кулаком, направляя всю силу Дара. Жилка вспыхнула и погасла. А Клесх, как подрубленный, рухнул оземь.

— Ты чего сотворила? — хрипло спросил он, пытаясь сесть и не умея совладать с только что послушным телом.

— А что? — перепугалась Лесана.

— Не знаю, — мужчина посмотрел на свои пальцы.

Послушница видела, как наставник пытается пробудить в себе Дар и… не может.

— Это не я! — она испуганно отскочила.

Мужчина кое-как поднялся на ноги и замер, шатаясь, напротив:

— Что сделала, вспоминай, ну!

— Ничего! — Лесану била дрожь. — Увидела — у тебя в груди жилка бежит, как ниточка из огня, ну и ударила по ней, — размазывая слезы, запричитала девка.

— А теперь что? — сипло спросил крефф.

— Ничего, как потухло, — у несчастной обережницы дрожали губы.

— Потухло, говоришь? — голос наставника стал обманчиво спокоен.

— Поехали в город, к сторожевикам, — залопотала послушница, — может, помогут чем.

— Ремень тебе поможет! — Клесх больно стиснул ее плечо. — Чем они помогут, если Дар только креффы видят?

Из синих глаз ручьем полились слезы:

— Прости меня, прости, — уткнувшись носом в грудь наставника, Лесана испуганно заревела.

— Еще повой у меня, — дернул он ее за ухо. — Вспоминай, давай, как била, бестолочь.

Только к утру, ссадив костяшки пальцев о грудь обережника и наставив ему синяков, девушка сумела отворить жилу…

И лишь позднее поняла, какой огромной выдержки стоили те обороты ожидания и мучительных тычков Клесху. Помнится, когда синяя жилка вновь затеплилась в груди креффа, послушница обняла его и снова расплакалась, на сей раз от облегчения. А он сказал:

— После такого и ведра браги мало будет.

…— Вот и все, — закончив рассказ, Лесана вытянулась на сене.

Дождь по-прежнему стучал по крыше сушил. За стенами подвывал ветер. Незаметно для себя девушка стала проваливаться в сон. Впервые на сердце было легко. Она не знала — понял ли ее Тамир, простил ли, но сегодня горькое чувство вины, снедавшее душу изнутри все эти годы, впервые отступило.

***

Поутру налетел ветер, разогнал низко плывущие тучи.

День выдался облачный и холодный, но дождь перестал. Правда, все одно — никуда не поедешь, под ногами чавкающая глинистая жижа.

Мать пришла от соседки, принесла горестную весть, де, у Влеса в дому беда — надысь ходил мужик в лес проверять силки, а там на него бросился волк. Разодрал плечо и был таков. Но, пока дотащился охотник до дому, пока рассказал — что к чему, уже смерклось и за обережниками идти побоялись.

— Да что ж такое, ведь говорила же! — в сердцах хлопнула ладонью по столу Лесана. — И, поди, в доме он у них?

— Нет, дочка, нет, все, как сказано — в клети заперли. Он там всю ночь в горячке и прометался, а Звана в избе рыдала с ребятами.

Тамир мрачно взглянул на девушку:

— Идем. Только я наузы возьму.

Когда они, по колено сырые и грязные пришли во Влесов дом, их встретила зареванная молодая женщина с ребятенком на руках:

— Уж я не знаю, как ночь-то скоротала… Как он там — один. Будто пес бездомный, — причитала несчастная, идя след в след