В борьбе за Белую Россию. Холодная гражданская война - Окулов Андрей Владимирович Страница 27

В 1917 году он приехал в отпуск в Петроград.

— Иду я мимо особняка Кшесинской и вижу толпу народа. Толпа была небольшая, совсем не такая, как на картинах рисуют. А по балкону особняка прыгает какой-то плешивый гаденыш. И такую чушь несет, аж противно. Мне говорят: «Ленин выступает». Я плюнул и дальше пошел. Всю жизнь мучаюсь: ведь у меня на поясе кобура с револьвером висела. Один хороший выстрел, и все бы пошло иначе! Но откуда мне было знать, чем все кончится?

Про Гражданскую он рассказывать не любил. Потому что служил у красных. Призвали.

— Мы со старыми офицерами решили перебежать к Юденичу, как только пошлют на фронт. Но на фронт я не попал. Послали в тыл —.реквизировать для армии лошадей.

Во время Второй мировой Михляич попал в артиллерию. Как-то раз, в передышке между боями, он играл в карты с командным составом и комиссаром. С последним поругался и назвал его «идиотом». Тот сразу же побежал доносить по начальству, что Залевский ведет на фронте «упаднические разговоры». Трибунал долго разбираться не стал и приговорил его к «вышке». После оглашения приговора к нему подошел старый знакомый, командир, и шепнул: «Завтра вас поведут на расстрел. Так вы не спешите!» То есть как?! Куда спешить? Командир шепотом повторил: «Не спешите!»

— Ночью начался артиллерийский обстрел. Парнишка, который меня охранял, при звуке первого разрыва весь побледнел от страха. Так мне, смертнику, пришлось его, юнца зеленого, успокаивать…

Туманное утро. Передовая. Михляича вывели на расстрел, но почему-то повели прямо к вражеским позициям. Выталкивают штыками из окопа: «Вперед! Не оглядываться!»

— Думаю — наверное, в спину будут стрелять. Иду вперед, не оглядываюсь. А у самого в голове стучит: «Не спешите!» Прошел несколько десятков метров. Не стреляют. Паши позиции скрылись в тумане. Смотрю — вокруг лежат трупы в красноармейской форме, но без оружия. Вдруг у меня под ногами зашипело. Я прошел Первую мировую и понял, что это — мина. Слава богу, что не мгновенного действия. Я быстро прыгнул в сторону, упал и перекатился как можно дальше. Взрыв. У меня зашипело под животом. Я успел перекатиться в воронку от первого взрыва. Опять рвануло. Я осторожно встал и огляделся. Впереди — немцы. Позади — наши, которые меня к смерти приговорили. Вокруг — мины. Да, ситуация… Тут из тумана выходит немецкий патруль. Солдаты улыбаются: «Что, еще один смертничек? Мы знаем, что на этом участке ваши с помощью своих приговоренных минные поля расчищают. Ступай сюда, сюда и сюда. Попадешь в плен, но жив останешься…»

Так Михляич попал в плен. Потом — армия Власова, отдел пропаганды. После войны остался в Германии. Работал в «системе», пока были силы. Уже будучи глубоким стариком, каждый день совершал прогулки пешком на семь километров. В девяностых мне довелось присутствовать на его 100-летнем юбилее. Па нем он позволил себе выпить три стопки водки. В конце девяностых в российских архивах нашли его дело, там значилось: расстрелян в 1942-м.

Скончался Михаил Николаевич Залевский во Франкфурте. Ему исполнился сто один год.

Алексей Алексеевич Кандауров. Он был моим первым начальником в «Посеве». Живой веселый старик с вечно всклокоченными седыми волосами.

Он родился в Воронеже. Потом — коллективизация, голод.

— Когда к нам пришли скот отнимать, я взял кол и отбил нашу единственную телку. Она нам потом всем жизнь спасла… Меня не тронули, наверное, не хотели с пацаном связываться.

В тридцатых отца арестовали. Когда они с братом принесли в тюрьму передачу, в окошечке ему ответили:

— Хорошо учитесь? Вот и учитесь. А передач больше не носите. Десять лет без права переписки…

Позже они узнали, что это означает расстрел. Потом — война.

— Я был минометчиком. Ранение в ногу, но я не обижаюсь — такой же минометчик во время дуэли в нас попал. Не знаю, может быть, я тоже по нему не промазал. Боеприпасы кончились, а нам командуют — «ни шагу назад»! А боеприпасов не везут. И есть нечего. Немцы это поняли, наступать не стали. Подождали, пока нас, изможденных, снежком припорошит. Потом подошли и начали из окопов вытаскивать. А нам уже и отбиваться было нечем — я даже все патроны к «нагану» расстрелял. Одного, которому взрывом кишки выворотило, сразу пристрелили, остальных погнали в плен. Потом — лагеря…

Здесь его заметили те, кто отбирал людей для РОА. Школа пропагандистов.

— Был у меня один курсант — «иноходец». Все с левой маршировать начинают, а этот — с правой! И никак его было не переучить. Но гранату дальше всех метал. Я уверен, что история все расставит но своим местам. Власову еще поставят памятник!

Конец войны застал Алексея Алексеевича в Зальцбурге.

— Вечер. Иду я но ночной улице и вижу — на меня катит американский танк. Остановился, оттуда вылезает офицер с какими-то бумагами в руках. И спрашивает на ломаном немецком — кто я таков? Я говорю — русский. Он достает справочник и начинает искать мое звание. Форма лейтенанта РОА ему ничего не говорила. В справочнике он ничего не нашел, плюнул и объясняет:

— Все разбежались, а мне нужен акт о сдаче города. Вы можете подписать?

А мне — разве жалко? Подписал, сдал ему Зальцбург и пошел своей дорогой.

После войны, опасаясь выдач, он уехал в Венесуэлу. Работал маляром, рабочим на стройке. В пятидесятых его «мобилизовали» — НТС готовил людей для засылки в СССР. Забрасывали их с американских самолетов. Но связным между американской и английской разведками был небезызвестный двойной агент Ким Филби. Многих захватили. Члены НТС Маков, Ремига, Лахно и Горбунов были расстреляны. ЦРУ обвиняло НТС в инфильтрации. Только когда Филби оказался в СССР и весь мир узнал, что он работал на КГБ, выяснилось — кто был настоящим инфильтратором. Нелегальная заброска прекратилась.

НТС начал работу «на портах» — передачу антисоветской литературы через советских моряков. Кандауров работал в Голландии, потом переехал во Франкфурт, где занимался снабжением литературой точек во всем мире.

Он был женат, но неудачно. Всю жизнь посвятил НТС. В 1994 году собирался поехать в родной Воронеж. Лег на обследование, врачи обнаружили рак. Несколько операций не помогай. Старик скончался, так и не успев побывать на родине. Все свои сбережения завещал организации.

Еще в пятидесятых Алексей Алексеевич изобрел акцию «Стрела». Он вполне разумно решил, что советская цензура не может проверять абсолютно всю почтовую корреспонденцию, поступающую из-за рубежа. Наверняка проверка носит выборочный характер. Таким образом, если на самые разные почтовые адреса частных лиц и учреждений будут идти письма с соответствующим содержанием, часть их будет достигать адресата.

Для этой цели печатались специальные выпуски журнала «Посев» — на папиросной бумаге. Общий вес, вместе с конвертом — не более 20 граммов. Адреса выбирали из телефонных книг, справочников, советских газет. Потом «стрелы» вместе с адресами рассылались по разным странам — на точки, откуда люди занимались основной рассылкой. Часто это были пожилые члены НТС и их друзья, которые не могли помочь организации ничем другим. Советский адрес нужно было писать на пустом конверте, чтобы буквы не отпечатались на самой листовке — иначе в случае распространения получателя можно было бы вычислить. В коротенькой листовке-приложении объяснялось, что это за материал и что получатель не несет ответственности за содержание письма, посланного ему без его ведома, и давались адреса нескольких почтовых ящиков в Западной Европе, на которые можно было послать письмо в НТС. Конечно, если у получателя была возможность сделать это из какой-либо несоциалистической страны.

Сначала многие отнеслись к этой затее скептически — все знали, что такое советская цензура. Но они недооценили советскую безалаберность и невозможность проверить абсолютно все. На почтовые ящики начали приходить ответы. Потом — появились гневные статьи в советской прессе, под заголовками тина «Яд в конверте». Про то, что все советские люди презирают зарубежных наймитов нацистов и ЦРУ, а их провокационные листовки рвут, топчут ногами, а потом относят в КГБ.