В борьбе за Белую Россию. Холодная гражданская война - Окулов Андрей Владимирович Страница 37

Владимир Дмитриевич Поремский утверждал, что руководство НТС от смерти тогда спас Власов. Евгений Романович говорил, что это — заслуга одного из следователей гестапо, которого перевели гуда из уголовной полиции. Он не был нацистом и втайне симпатизировал своим подследственным. Пользуясь немецким бюрократизмом, он вернул дело на доследование, чем выиграл драгоценное время. Может быть, правы были оба.

После освобождения из тюрьмы Евгений Романович поехал к семье Геккер, известной в эмигрантских кругах. За дочерью старшего Геккера, Наташей, Евгений Романович ухаживал и считал своей невестой. Старики, которые ее знали, были уверены, что эта свадьба обязательно бы состоялась. Но во время эвакуации на юг поезд, в котором, среди многих других членов НТС, ехала Наташа Геккер, попал под английскую бомбардировку. Она погибла.

Евгений Романович не женился до конца жизни.

Как-то, увидев у одного из стариков фотографию этой девушки, он сказал:

— Это единственная женщина, которую я любил…

После войны НТС начал налаживать работу среди Группы советских войск в Германии, забрасывал своих агентов на территорию СССР с парашютами.

Кроме противодействия КГБ организацию подстерегала другая опасность. Первая эмиграция с трудом уживалась со второй — бывшими советскими гражданами. Первый раскол в НТС произошел в первую очередь но этой причине в 1949 году, почти в полном составе из НТС ушла Парижская группа организации. В 1954–1955 годах произошел второй раскол. Часть Союза (примерно 15 %) во главе с председателем Байдалаковым обвинила молодое руководство организации в «бездуховности». Затем посыпались обвинения в том, что они «продались американцам». Дальше — больше. Романыч был основной мишенью.

Пунктов обвинений было много. После разговоров с разными участниками этого раскола я насчитал их около одиннадцати.

Ярослав Александрович Трушнович и Елизавета Романовна Мироквич определили истинную причину раскола как борьбу за власть и политическую истерику, вызванную неопределенностью послевоенного периода.

Ушедшим «раскольникам» создать «новый НТС» (который они именовали РНТС) так и не удалось. Потери Союза составили 15 % личного состава.

Евгений Романович был великолепным журналистом и аналитиком. Во многом именно ему удалось основать печать Союза — журналы «Посев» и «Грани».

Он признавался, что мечтал о литературном успехе, пытался писать сам, но у нет ничего не получалось. Вероятно, именно с этим связано его чрезвычайно уважительное отношение к пишущим людям. Он прощал им все, чем часто вызвал не только неудовольствие сотрудников, но также искреннее удивление. Не один конфликт с кем-либо из пишущих людей затягивался только потому, что Романыч не мог прогнать с глаз долой человека, совершившего любые проступки против НТС, если тот был писателем.

Когда в «Гранях» вышли мои короткие рассказы, Романыч пригласил меня в итальянский ресторанчик напротив «Посева» и сказал:

— Я всегда считал, что нет произведений хороших и плохих. Есть те, которые читать интересно, и те, которые читать неинтересно. Читать твое мне было интересно…

Я был польщен.

В 1983 году Евгений Романович пригласил меня на важную встречу.

— Ну, ты просил направить тебя на работу в «Закрытый сектор»? А ты уверен, что не хочешь остаться в «Портовой оператике» и одновременно работать в редакции «Посева»? Ведь если взглянуть на первый и на седьмой номер «Вахты», это просто стремительный взлет. У тебя получается.

— Нет, я хочу в «Закрытый сектор».

— Ладно. Вопрос уже решен. Ты поедешь в Англию.

— Я просился в Париж.

— Французского ты пока не знаешь, а английский какой-никакой у тебя есть. Так что — Англия. У тебя неплохие идеи по поводу разработок новых операций в России. Думаю, в итоге твое место— в штабе. Но сначала ты должен поработать на участке несколько лет. Таков порядок.

Романыч хитро улыбнулся. Он знал, по какой причине я просился в Париж. У этой причины были удивительные зеленые глаза. Но точка «Закрытого сектора» в Париже действительно была занята, да и французский я только начинал учить.

Вскоре у меня состоялся другой разговор. С руководителем того самого «Закрытого сектора».

Ее кличка была Бригитта. Швейцарка. Училась в Советском Союзе. «Полюбила» его так, что, войдя в контакт с НТС, начала работать в организации и дослужилась до руководителя ее самого секретного отдела. Мы встретились в небольшом ресторанчике на Франкфуртском вокзале. Она по-деловому изложила мне план моей работы в «Закрытом секторе».

Пункт назначения — Лондон.

Работа — нахождение, подготовка и отправка людей, готовых быть нашими курьерами в поездках за «железный занавес».

«Крыта» — студент. Буду изучать английский.

Условие — никто из моих друзей и родственников не должен знать, в какой стране я нахожусь. Даже мать.

Вроде все ясно.

— Да, — спросил я в последний момент, — я знаю, что в «Закрытом секторе» все работают под кличками. Так как меня теперь зовут?

Бригитта ткнула пальцем в документ о моей отправке.

— Степан.

Так я стал «Степаном». На три года.

«Закрытый сектор» НТС. Некоторые называли его «последней белоэмигрантской разведкой». Не совсем верно, разведка ведь собирает информацию, а его основной задачей было донесете до советских граждан той информации, которую от них скрывали власти. Но пока шла «холодная война», конспирация, клички, секретность — все это было жизненно необходимо для его работы. И для безопасности тех людей за «железным занавесом», которые не побоялись вступить в контакт с НТС.

Основная работа «Закрытого сектора» (или «Кустов», как его называли на внутреннем жаргоне НТС) заключалась в поддержании связи с контактами организации в СССР и странах Восточной Европы. Вывоз рукописей для их дальнейшей публикации на Западе, писем, статей для «Посева». Провоз в Советский Союз антисоветской литературы: книг, журналов, листовок. Также — писем и инструкций для контактов НТС, материальной помощи для контактов и семей политических заключенных. Иногда приходилось провозить страшные, как кажется сегодня, вещи: витаминизированные конфеты, которые можно было передать в лагерь. Простые витамины передавать было запрещено лагерным начальством.

Операции по переброске литературы, «разработки», создавались в штабе (на жаргоне — «Контора»). Он находился в Германии, в городе Майнц, в районе Лерхенберг (с немецкого оно переводилось как «Жаворонковая гора»). КГБ долго искал это здание, но до самого конца «холодной войны» так и не смог выяснить даже, в какой стране оно находится. В 1991 году полковник КГБ Карпович, который долго вел работу против НТС, сознался своему противнику из НТС Роберту (Андрей Васильев), что на Лубянке думали, что штаб находится в Лондоне. Они были уверены, что штаб должен представлять собой особняк, стоящий где-нибудь за городом, за высоким забором, с соответствующей охраной. Гебистов опять подвели стереотипы. Регерштрассе, 2. Штаб «Закрытого сектора» занимал 17-й этаж в высотном доме на окраине Майнца. Все остальные жильцы понятия не имели, что обитатели квартир этого этажа — не просто соседи. Работникам «Конторы» можно было общаться между собой по-русски, только если они находились внутри одной из квартир. Если кто-либо выходил на балкон или лестничную клетку, он был обязан беседовать с собеседником на каком-либо из языков Западной Европы. Чтобы соседи не догадались, что здесь живут русские.

В первый же вечер, проведенный в штабе, я нашел на тумбочке пачку старых визитных карточек. На них было лаконично написано: «Иван Иванович Иванов. Один из многих»

Оказалось, это была старая шутка «Кустов». Когда сотрудник «Закрытого сектора» встречался с человеком, которого подозревали в связях с КГБ, считалось шиком оставить на прощание фирменную карточку «Закрытого сектора». Это давало понять, что агент разоблачен.

Во главе «Закрытого сектора» стоял его руководитель, входивший в состав Исполнительного бюро Совета НТС. Несколько штабных работников занимались разработками операций. Из штаба разработки поступали на «участки». «Участком» называлась страна, откуда осуществлялась отправка агента-курьера в СССР и страны Восточной Европы. У нас его называли «Участковый». Каждая страна имела свой код. Германия называлась «Школа». Бельгия — «Роща». Италия — «Поляна». Норвегия — «Нора». Швейцария — «Болото». Англия — «Озеро».