В борьбе за Белую Россию. Холодная гражданская война - Окулов Андрей Владимирович Страница 62

В октябре 1988 года, во время демонстрации на стадионе «Локомотив» в Ленинграде, член НТС Ростислав Евдокимов поднял трехцветный русский флаг. На советской территории это случилось впервые после ухода Белой армии. Об этом написала даже лондонская газета «Таймс». Вскоре этот флаг стал обычным явлением на демонстрациях. Потом — государственным флагом России.

В 1988 году Эдик Гинзбург и Екатерина Алексеевна Брейтбарт взяли меня с собой в город Марбург. В его университет приехал знаменитый поэт Булат Окуджава. Полный зал наивных немецких студентов. Булат Шалвович вежливо и терпеливо объяснял им, почему долгое годы он мог петь совсем не обо всем. Или пел иносказательно. Потом начались песни.

После выступления Эдик Гинзбург подошел к нему. Они встретились как старые знакомые, которыми, как выяснилось, были уже несколько лет. Позже я узнал, что Окуджава был в контакте с НТС с 1965 года. «Посев» издал его книгу стихов. С Ярославом Александровичем Трушновичем его связывала личная дружба. НТС не один год снабжал его антисоветской литературой.

Эдик пригласил его заехать в «Посев». Неожиданно для нас он согласился.

Мы сидели в редакции. С Рыбаковым Окуджава тоже был знаком, по Парижу. Я только слушал и разливал коньяк. Булат Шалвович рассказал, как Громыко прислал ему свои мемуары. Их невозможно было читать, настолько безграмотно они были написаны. А потом он увидел, что никаких выходных данных на книге нет: их специально напечатали для министра иностранных дел по кличке Мистер Ноу (Господин Нет). Чтобы утешить старика.

Рыбаков сказал, что Горбачев вызывает у него смешанное чувство надежды и омерзения. Окуджава поспешил сказать, что, кроме надежды, Горбачев у него иных чувств не вызывает.

Большинство советских деятелей культуры, выезжавших за рубеж, имели контакты с НТС. Некоторые просто получали литературу, другие — передавали рукописи для публикации. Были и те, кто поддерживал контакт годами. Часто — изнутри страны, через «орлов». Рыбаков и Роберт встречались в семидесятых с Владимиром Высоцким в Париже. Как-никак, «Посев» был первым изданием, которое начало о нем писать.

С конца пятидесятых НТС вывозил на Запад «самиздатовские» рукописи. Но в конце восьмидесятых поток стал иссякать. Точнее— не поток. Качество «самиздата» резко понизилось. Талантливые писатели получили возможность печататься в России. А к нам сплошь и рядом присылали рукописи графоманы, которых нельзя было печатать ни на Западе, ни на Востоке. Но вовсе не по политическим причинам.

Однажды прохожу я мимо кабинета Екатерины Алексеевны Брейтбарт, где располагалась редакция журнала «Грани». Слышу— она смеется. Прохожу через час — смеется. Через два — все так же заливается. Я не выдержал, вхожу, спрашиваю: что же ее так зарядило на несколько часов?

— Понимаешь, наши «орлы» доставили рукопись из Советского Союза. По рекомендации. Русского языка они не знают, что дали, то и привезли. Оказывается — порнографический роман в трех томах. Автор — пожилой бухгалтер из провинции. Так и представляю себе, сидит он, лысенький, бумажки да счета перебирает, а внутри у него — все кипит!

Смешно. И радостно, что работа наша начала приносить главный результат: она стала больше не нужна!

Мало-помалу члены НТС с Запада стали ездить в Советский Союз. Дима Рыбаков получил визу из-за путаницы в советском посольстве: неправильно прочли его фамилию — Щетинский. Записали «Зекинским». Много поездить он не успел. В Питере прочел доклад об НТС. Под конец ему кто-то из зала задал провокационный вопрос: так вы за или против вооруженною свержения власти КПСС? Он дипломатично ответил, что НТС выступает за то, чтобы КПСС мирно ушла от власти. Провокатор снова попытался вывести его на «революционные призывы», но получил такой же ответ.

Доклад прошел мирно. Но вскоре Рыбакова схватили: информация о его приезде дошла по назначению. Перед высылкой из СССР, прямо в аэропорту, к нему прислали провокатора другого рода.

— Смотрю, камера наезжает, а ко мне какой-то тип в кожаной куртке подходит и говорит: «Ах ты, сволочь энтээсовская, будь моя воля, я бы тебя сразу повесил!» А я ему так мирно отвечаю: «Комсомольская гнида, еще вопрос, кто кого первым к стенке поставит!» Тут он руками замахал: выключить камеру! Не сработала задумка. Потом мне сказали, что это какой-то Невзоров…

Известный провокатор, которого ГБ использовала для своих пропагандистских акций, пустил этот сюжет в своей телепередаче «600 секунд». Но из-за поведения Рыбакова ему пришлось ограничиться закадровым комментарием: дескать, призывал к насильственному свержению советской власти, за что и был выслан.

В 1990 году в СССР поехал Борис Георгиевич Миллер. За три месяца объездил 14 городов, выступал, участвовал в демонстрациях. В Питере ГБ до него добралась: дверь квартиры, в которой он остановился, ломали с помощью топора. Потом отволокли в аэропорт и выслали. Полный эйфории, он всю дорогу, пока его везли в гебистской машине… пел белогвардейские песни!

За время поездки он принял в НТС десятки людей, многие из которых потом оказались агентами КГБ. За что ему был серьезный разнос от Евгения Романовича. Ведь права принимать людей в организацию у него не было! И сама поездка была несанкционированной. Борис Георгиевич всегда отличался склонностью к импровизации.

В 1990 году я получил официальное письмо с просьбой не ездить в СССР. По той причине, что слишком много знал о работе «Закрытого сектора». Но через полгода запрет был снят: времена менялись стремительно. Однако запланированные было поездки отменялись по другой причине: мне не давали визу. Депутату Ленсовета Юлию Рыбакову, который обратился по этому поводу, ответили: «Этот слишком много натворил, к нему отношение особое!» Моему отцу сказали, что мое имя стоит в личном «черном списке» товарища Крючкова. Приятно, конечно, но толку-то?

В один прекрасный день Бригитта и Юрий Борисович Брюно пригласили меня и многих других бывших и настоящих сотрудников «Закрытого сектора» в штаб. В то самое секретное здание в Майнце. Потому что оно перестало быть секретным.

Вот тут я и увидел, кто из открытых работников «Системы» НТС раньше был закрытым! Народу набилось много. Встреча походила на прием или юбилей. Юрий Борисович сказал, что все мы — соратники, но что будет с нами в будущем — неясно… Мало кто из приглашенных что-то понял. Посидели, выпили, закусили. Сфотографировались на память. Еще недавно КГБ отдал бы очень дорого за фотографию, на которой были изображены ВСЕ сотрудники «Закрытого сектора»!

Недоумение посетило не только меня. Александр Николаевич Артемов тоже был весьма удивлен. К чему это все?

Все разъехались. Недоумение скоро рассеялось. 30 июля 1990 года членам руководящего круга было разослано письмо.

«Поздравляю Вас также с победой, в которой есть и наша доля. Коммунистическая система лежит в развалинах. Вышедшая из КПСС “либеральная ” фракция в ближайшем будущем оформится в отдельную партию. С расколом КПСС, с возникновением ряда других открыто действующих, хотя и неофициально, политических партий в стране фактически существует многопартийная система. Уже обсуждаются проекты законов, которые это положение закрепят юридически — возможно, еще в этом году. (…) Если НТС хочет в будущем строительстве России играть организационно-политическую роль, он не только должен активно участвовать в предстоящих выборах, но и получить на них достаточное количество голосов, чтобы войти в круг тех шести-семи (а может, и того меньше) партий, из которых будет состоять реальный политический спектр будущей демократической России. Партии, которые на первых же выборах в этот круг не войдут, неизбежно обречены на прозябание, если не на исчезновение. (…) Возможности участия сегодняшнего НТС (формально, в смысле закона — иностранной организации) и зарубежных членов Союза (в большинстве своем — «иностранных граждан») в учреждении и деятельности одноименного НТС — российской политической партии, весьма ограничены и затруднены. Зарубежные члены Союза даже не смогут платить членские взносы — это уже “материальная помощь ”. За 60 лет Союз сложился в явление, отлично приспособленное именно для борьбы с диктатурой. Стать же организацией, которая не только будет формально иметь возможность выставлять своих кандидатов на выборах, но и сумеет добиться в них достаточно успеха, — невозможно без значительной ломки. (…) Может быть, настало время поставить еретический вопрос: не применима ли евангельская притча о зерне, которое не даст плода, если не умрет, к Союзу в качестве зародыша российской солидаристической партии? Не может ли быть, что судьба Союза — быть повивальной бабкой той партии, которая возьмет на себя и понесет дальше партийно-политическую ипостась НТС, которая переймет идейное наследие Союза и тех членов Союза, которым этот путь ближе? Зачатки такой партии, или таких партий, духовно, идейно и политически близких НТС, в России уже есть. Слияние с частью членов НТС еще укрепит внутреннюю связь. Сам же Союз, отказавшись от претензии на участие в политической власти, мог бы сосредоточиться на задачах, описанных во введении к Уставу: быть, теперь уже в России, центром идейного и политического обслуживания, академией идейного, политического и программного творчества, школой организаторов государственного строительства, братством борцов за свободу и за Россию».