Паола Волкова - Мост через бездну. Импрессионисты и XX век Страница 16

Каковы же истоки этого «Черного квадрата»? Сам Казимир Северинович об этих истоках неоднократно пишет в своих работах. Он неоднократно проводит своих читателей по этой тропинке к своему истоку. И этим истоком является очень древняя китайская художественная конституция, или художественный алфавит, который сами китайцы называют «ба-гуа». Вспомним возвращение к первичности, к звуку до слова, к звуку до музыки – это был Китай аж III тысячелетия до новой эры. С помощью системы ба-гуа китайцы описывали все. Это был язык, в котором можно было описать все что угодно – от вселенной до деталей и частностей жизни. А вселенную они как изображали, так и нынче изображают, ничего с этой системой не произошло. Вселенную они изображали как соединение шара и квадрата, где шар означал небо, а квадрат означал землю. По системе ба-гуа земля квадратная. Почему так? Потому что она имеет четыре времени года, четыре времени суток, четыре стороны света – север, юг, запад, восток. Она имеет четыре равных характеристики, и значит она – квадрат. Небо – круг или шар. Почему? Потому что оно безначально и бесконечно. И каждое из этих мистико-символических обозначений имеет свой цвет. Китайцы тоже рассматривают цвет и форму как очень глубокие смысловые обозначения. Небо, или круг, имеет синий цвет. Черный цвет, как вам скажет каждый человек, кто занимается оптикой, это цвет света. Максимальная концентрация света дает черноту. Но это не тот черный цвет, каким пишет фломастер, это сложно составленный черный цвет.

И когда вы смотрите на черный цвет Малевича, то видите, что там есть вся цветовая палитра – и так получается черный. Когда вы смотрите на его белый цвет, там вся цветовая палитра – получается белый. Невероятно красиво!

У Малевича есть «Черный квадрат» и есть «Красный квадрат». Что такое красный квадрат? Это земля в чистом виде, это изображение земного начала, устойчивости, страсти, страданий, крови. Малевич нас ведет по этой тропинке. Только он нас ведет не прямо к ба-гуа, а он нас ведет через даосизм, которым он очень увлекался и о котором много писал. А из этой системы ба-гуа вырастают два корня: корень конфуцианский, который пользуется эти языком, и корень даосский, который пользуется этим же языком. Малевич идет через Дао, а Дао безначально и бесконечно, Дао бесформенно. Малевич пишет о себе: «Я вышел в ноль формы». И он действительно, вышел в ноль формы. Так говорил Мераб Константинович Мамардашвили о Джотто: Джотто вышел в трансцендентный ноль, то есть он начал все сначала, с нуля. И то же говорил о себе Малевич: «Я обнулился». Да, он вышел в ноль, он начал все сначала. Он знал о философии древних китайцев, писал о ней, но уже на своем языке и в своих работах.

И когда вы читаете «От кубизма и футуризма к супрематизму», то этого мостика, через который вы можете перейти, нет. Потому что надо нырять под мостик. Мы ныряем очень глубоко, мы ныряем в этот алфавит. А что такое черное на белом для китайцев? Белое – это не белое, это Дао, это безначальность и бесконечность. Это все, абсолютно все – и ничто. Это то, откуда все родится, это изначальная материя, первообраз, в котором заключено все. Малевич сложно пишет, о сложных вещах, и так же точно он пишет о времени – об этом «все», которое «ничто». Поэтому его так знобило из-за «Черного квадрата». Поэтому он так хотел, чтобы за этой работой было закреплено его имя, потому что он создал максимально активный цвет, максимально активные формы. И дальше он варьирует все эти элементы. И он создает с нуля совершенно новое искусство.

Но пойдем еще дальше. Оказалось, что как в Древнем Китае, так и в работах Малевича этот новый алфавит имеет такую широкую сферу применения, которую представить себе просто невозможно. Как только Малевич сделал цвет непредметным и начал изучать просто свойства цвета или форм (эстетические, медицинские, психологические, энергетические), заработала совершенно другая машина, заработали совершенно другие рычаги.

И с 1915 года, когда «Черный квадрат» был предъявлен на выставке, Малевич становится очень заметной персоной, человеком номер один. Хотя вокруг него много гениальных, невероятных людей вроде Велимира Хлебникова, Маяковского, Бурлюка, но все равно Малевич остается непревзойденным.

В 1917 году Малевич был назначен комиссаром по охране памятников старины и членом Комиссии по охране художественных ценностей, в чью обязанность входила охрана ценностей Кремля. То есть он был хранителем искусства, он должен был охранять все кремлевские сокровища. А в 1919 году он получил приглашение из Витебска от своей ученицы Веры Ермолаевой: в Витебске Марком Захаровичем Шагалом была создана художественная ассоциация, и ему было предложено возглавить эту ассоциацию. Малевич был блистательным организатором, и есть прекрасная фотография, на которой запечатлено прибытие Малевича на вокзал в Витебск: он стоит и в руках держит круглое блюдо, оно имеет черный ободок – белый диск и внизу черный квадрат.

И Малевич – это уже наш бренд, наша вывеска. И вокруг него его ученики: его жена, которая работала с ним, Софья Рафалович, его главный ученик Илья Чашник, Эль Лисицкий, Вера Ермолаева, Николай Суетин. Малевич умер в 1935 году, и все эти люди оставались с ним до конца, они и были школой Малевича, которая впервые сложилась как ядро именно в Витебске. И уже в Витебске они начали свою работу, работу школы, которая называлась УНОВИС – «Устроители нового искусства».

Что же такое новый алфавит, о котором мы говорили выше? Малевич и его ученики разрабатывали возможности цветоформ. Малевич почти всю жизнь делал эти композиции – на плоскости холста, но в то же время стереометрические. Рассмотрим его композиции, сделанные на плоскости холста или переведенные, например, Чашником, в стереометрию. Что мы видим? Мы видим абсолютно новые проекты архитектуры. Это новые ансамбли и новые архитектурные проекты. В чем заключался смысл школы Малевича? Малевич справедливо полагал, что эпоха индивидуального восприятия окончилась, что XX век – это век массовой культуры. И через свой новый язык супрематизма он начал создавать формы массовой культуры, индустриальной культуры. Его проекты связаны с жильем, с универсальными домами. Имя Малевича часто связывают с революцией, но это неправильно: революция – это 1917 год, «Черный квадрат» он написал в 1913 году, показал его в 1915-м. И то, что он делает дальше, это есть продолжение работы, совпадающей с революцией.

Был один замечательный эпизод, когда приехала Айседора Дункан, и они с Малевичем гуляли на Воробьевых горах. И они, словно герои Чехова, говорили о том, какой будет будущая жизнь, каждый делился своими мыслями. Они мечтали о будущей жизни. Конечно, революция не могла не способствовать активизации их сознания, они не могли не мечтать о том, что будут делать что-то для народа. Так и у Ван Гога были эти идеи, что он делает все для народа. Жаль, что большому количеству идей Малевича в этой стране, на его родине, не суждено было осуществиться.

Но его идеи не пропали. Например, его архитектурные идеи о лекальных домах, которые он выстроил как по лекалу – прямые, с определенным ритмом окон. Когда он ввел в архитектуру свои цветоформальные построения, кто их осуществил? Они были осуществлены, например, в Париже, в районе завода Рено. Другой интересный факт: каждый знает, что такое оранжевая куртка железнодорожных рабочих, которые чинят пути, работают на дорогах. А кто эту куртку сделал? Это так называемая «прозодежда» (то есть производственная одежда), которой занимался Малевич. Этот апельсиновый цвет, который он выбрал цветом куртки для рабочих, чтобы их было видно издалека. Этот цвет – как форма: он показывает, что здесь работают. У Малевича есть работы о том, что такое белый цвет, как белый цвет опасен в больничных условиях, как он психологически влияет на больного, как он усиливает боль.

«Черный квадрат» Малевича – это формула, а за ней идет целая школа, которая разрабатывала идеи супрематизма. Например, великий человек Эль Лисицкий. Мало кто помнит, что сделал Лисицкий, а ведь все пользуются результатом его труда. Лисицкий был человеком, преобразовавшим книгу. Он делал учебные пособия по геометрии, по архитектуре. И какие это были книги! На одном из таких пособий был нарисован циркуль – условный циркуль в виде буквы «А». Эти буквы алфавита осмыслялись в совершенно другом формальном разрешении. Как эта книга складывалась, как она была сделана по цвету! Хотя тогда была очень плохая бумага, никуда не годная полиграфия, но макеты книг, которые делал Лисицкий, были великолепны. Из того, что он делал, вышли целые школы полиграфии и оформителей. Лисицкий занимался не только новым осмыслением текста и алфавита внутри книги, он подходил к книге словно к единому архитектурному замыслу. Он думал о человеке, который берет в руки книгу и уже с обложки воспринимает все содержание. Именно Лисицкий совершил великий переворот в области картинного пространства, выставочного пространства: речь шла о новых пространственных формах, шло осмысление элементарных форм в соединении с цветом. Лисицкий – создатель того, что называется сейчас экспозиционной сценографией.