Я и Ты - Мартин Бубер Страница 12

событии встречи, на прозвучавшем некогда в их исходном пункте ответе, обращенном к Ты, на сущностном акте духа. Этот акт, усиленный действующей в том же направлении силой последующих поколений, творит собственное понимание космоса в духе – только через него становится снова и снова возможным космос человека; только после этого может человек снова и снова, утешившись душой в этом понимании пространства, строить в нем дома для Бога и людей, наполнять зыбкое время новыми гимнами и песнями и формировать образ человеческой общности. Но только до тех пор, пока он, действуя и страдая, владеет в своей жизни этим сущностным актом, пока он сам входит в отношение, только до тех пор он свободен, а значит, сохраняет способность быть творцом. Если культура перестает концентрироваться вокруг живого, непрерывно обновляющегося процесса отношения, то она застывает, образует мир Оно, который только временами, словно вулканическими извержениями, прорывается пламенными деяниями одиноких духов. С этого момента обычная причинность, которая никогда прежде не препятствовала духовному постижению космоса, вырастает в подавляющий и удушливый злой рок. Мудрая властвующая судьба, которая соответственно смысловой полноте космоса господствовала над всякой причинностью, превращается в противного всякому смыслу демона и рушится в причинность. Та самая карма, которая представлялась предкам как благотворное устроение судьбы, – ибо то, что удается нам в этой жизни, в будущем поднимает нас в более высокие сферы – ныне распознается как тирания: ибо деяния прежней, не осознаваемой нами жизни заточили нас в темницу, из которой мы не сможем выйти в этой жизни. Там, где прежде высился, как свод, смысл в образе небесного закона, на светлой арке которого висит веретено необходимости, теперь господствует бессмысленная и порабощающая сила планет; прежде считалось, что можно вверить себя богине правды Дике, небесному «пути», под которым имеется в виду и наш путь, чтобы с легким сердцем обитать во всеобщей мере судьбы; теперь же, что бы мы ни делали, нас угнетает, нагибая наши шеи под бременем мертвой массы мира, чуждая свободе духа Геймармене. Неистовая потребность в освобождении проявляется во множестве попыток, до крайности неудовлетворительных, которые предпринимаются до тех пор, пока кому-то не удается вырваться из круговорота рождений, или до тех пор, пока кому-то не удается вернуть свободу божьим детям, подпавшим под власть силы душам. Такая работа происходит из нового, становящегося судьбой события встречи, нового, определяющего судьбу ответа человека на обращение своего Ты. В воплощении этого центрального сущностного акта некая культура, получив его луч, может отделиться от других культур, но иная может обновиться и в самой себе.

Болезнь нашей эпохи не похожа ни на одну болезнь других эпох, но она связана со всеми ими. История культур – это не ристалище эонов, где бегуны, бодро и ни о чем не подозревая, отмеряют, один за другим, один и тот же круг смерти. Через их восходы и закаты ведет безымянный путь. Это не путь прогресса и развития; нисхождение по спиралям подземного царства духа, которое следовало бы назвать также восхождением к самым сокровенным, тончайшим, сложно переплетенным вихрям, где нет никакого «дальше» и уже на самом деле нет и никакого «назад», есть только неслыханное возвращение – прорыв. Придется ли нам пройти этот путь до конца, до испытания последней тьмой? Однако там, где грозит опасность, растут и шансы на спасение.

Биологическое мышление и историософское мышление нашего времени, какими бы несхожими они ни казались, действовали совместно, чтобы утвердить веру в рок, злую судьбу, веру, более жесткую и подавляющую, чем когда-либо в прошлом. Это уже не власть кармы и не власть звезд: не они теперь управляют неотвратимым жребием человека; разнообразные силы претендуют на господство, но при верном наблюдении выясняется, что большинство наших современников верят в их смесь, как в позднем Риме люди верили в целый пантеон. Это тем легче понять, если рассмотреть характер этих претензий на господство. Будь это «закон жизни», трактующий всеобщую борьбу, в ходе которой каждый должен либо сражаться, либо отказаться от жизни; или будь это «закон души», закон беспрерывного построения психической личности на фундаменте врожденного инстинкта потребления; или будь то «общественный закон» неостановимого социального процесса, для которого воля и сознание суть лишь сопровождающие его явления; или будь это «культурный закон» неизменного становления и исчезновения исторических образований; какими бы еще ни были формы, это всегда означает, что человек впряжен в процесс, от которого он, человек, не может освободиться и защититься от которого он не может (или может только в своих мечтаниях). От гнета звезд освобождало посвящение в мистерии, от гнета кармы освобождала сопровождаемая познанием брахманская жертва – в обоих случаях мы имеем дело с прототипом избавления; сложный же идол не терпит веры в освобождение. Воображение какой-либо свободы считают глупостью; человеку лишь предоставляется выбор между добровольно-разумным и безнадежно-мятежным рабством. Как бы много ни говорилось во всех этих законах о телеологическом развитии и об органическом становлении, в их основе лежит одержимость заранее заданным ходом событий, то есть неограниченной причинностью. Догма о постепенном развертывании заданного процесса есть отречение человека перед лицом могущества мира Оно. Именем судьбы злоупотребляют: судьба не колокол, покрывающий человеческий мир; встретить ее можно только исходя из свободы. Догма о заданности течения происходящего не оставляет места свободе, не оставляет места ее реальнейшему откровению, хладнокровная сила догмы изменяет лик Земли, то есть не оставляет места возвращению. Догма не знает человека, который своим возвращением побеждает во всеобщей борьбе; который возвращением разрывает паутину инстинктов потребления; который возвращением избавляется от классового проклятия; который своим возвращением потрясает, обновляет и преображает надежные исторические структуры. Догма о заданности течения процесса оставляет тебе на этой доске только один выбор – соблюдать правила или выйти из игры, но тот, кто возвращается, опрокидывает фигуры. Догма всегда позволит тебе соглашаться с обусловленностью жизни, но в душе «оставаться свободным»; но вернувшийся презирает такую свободу, считая ее позорнейшим рабством.

Единственным, что может стать для человека роком, является вера в рок; эта вера подавляет движение возвращения.

Изначально вера в рок является верой ложной. Всякое представление о заданности течения происходящего является лишь упорядочением Ничто как якобы становления бытия, упорядочением изолированных мировых событий, упорядочением предметности истории; оно не есть настоящее Ты; никакое становление из связности этому представлению недоступно. Оно не знает действительности духа, и для него схема этого представления не имеет силы. Пророчество, основанное на предметности, имеет силу только для того, кто не знает настоящего. Тот, кто подчинен силе мира Оно, должен видеть в догме неотвратимости течения событий истину, расчищающую