Хрупкий разум. Нейропсихолог о том, какие сбои происходят в мозге и как это меняет личность человека - Сауль Мартинес-Орта Страница 14

Во время знакомства я увидел блондинку, явно нордическую, высокую, молодую и сильную, с телом и одеждой, типичными для человека, много занимающегося спортом. Я не посвящаю себя клинической психологии, и поэтому проблемы тревоги или настроения вообще не относятся к моей специальности. Но единственное, чего добился коллега – это то, что она согласилась поговорить со мной.

Она была пряма:

– Я неудовлетворена тем, что делаю. Мне не нравится, кто я есть, что делаю, мне не нравится моя жизнь, я ничего не добилась…

Возможно, существуют миллионы людей, чьи обстоятельства неизбежно втянули их в ситуацию, подобную той, которую описывала Ханна. Люди, которые накопили поражения, пробовали десять тысяч раз и ничего не получилось, которые приобрели много, а потом все потеряли, получили удары, болезни и неудачи. Без сомнения, жизненные игры не всегда проходят хорошо и вполне нормально, что многие ненавидят себя и свои обстоятельства.

Но Ханне было ясно, что есть отправная точка и объяснение – тревога. Она рассказала, что с тех пор, как была маленькой, у нее периодически возникали приступы паники, которые создавали сложную паутину страха, которая мало-помалу проникала в каждую малую часть ее жизни, превращая любые попытки стать тем, кем хотела быть, в катастрофу. И она сдалась. Она выработала бесконечное количество моделей избегающего поведения в различных ситуациях, которые в ее голове приводили к ужасному страху. Вот почему она избегала каждой из этих ситуаций и, таким образом, избегала необходимости бояться, одновременно избегая страха перед страхом.

При тревожных расстройствах частым элементом является избегающее поведение. Люди, которые, например, страдают непредсказуемыми приступами паники или специфическими фобиями, например, собак, склонны избегать возможных ситуаций, в которых они ожидают (еще ничего не произошло) возможности спровоцировать приступ тревоги. Этот страх перед страхом позволяет человеку проявлять поведение, которое кажется безопасным для него, например, избегать ситуаций, в которых может возникнуть ужас. Проблема в том, что при тревожных расстройствах ужас находится внутри человека: опасности снаружи нет, а избегание не только не способствует гашению медленно нарастающей внутри тревоги, но еще больше ухудшает состояние, так как оно влияет на человека практически во всех сферах его жизни.

Страх – это чрезвычайно адаптивная реакция, которая подготавливает тело к двум наиболее потенциально ценным действиям, которые помогут пережить возможную угрозу: сражаться или бежать. Мы делали это миллионы лет, может быть, именно поэтому страх продолжает превращать нас в нечто, напоминающее более то, кем мы были, чем то, кем являемся. Мы были теми, кому приходилось постоянно сталкиваться с бесконечным количеством потенциальных опасностей в чрезвычайно враждебной среде. В этом контексте превратности эволюции и адаптации к окружающей среде способствовали развитию изначального механизма выживания, называемого страхом. Без него никто бы не избежал грозной пасти огромной дикой кошки и не прошел бы осторожно по отвесным каменным стенам утеса. Без него мы бы давно прекратили свое существование. Страх был настолько изначальным, что мозг как будто отдавал ему абсолютный приоритет, когда он появлялся. Если приходит страх, разуму и суждениям нет места. В конечном счете, потратить время на оценку плюсов и минусов или на изучение того, классифицируют ли цвет и форма эту змею как потенциально ядовитую, возможно, с точки зрения адаптации, будет хорошей альтернативой.

У нас есть некоторые сценарии, способные вызвать страх, «вытатуированные» в генетическом репертуаре, то есть во всем, что носим с тех пор, как эволюция начала формировать и строить то, кем являемся сегодня. Например, вид змеи или мысли о том, что она где-то рядом, легко вызывают страх у любого человека. Напротив, люди совершенно не боятся садиться в машину или просто видеть ее. Парадоксально, но тысячи людей умирают каждый день в результате несчастных случаев, где автомобили являются причиной таких происшествий, и лишь немногие погибают из-за укуса змеи. Но мы боимся змей, а не машин. Существуют нейтральные ситуации, которые становятся сценариями, вызывающими страх вследствие какого-то опыта, который мы пережили и который связывает эту ситуацию со стрессовым, травматическим или неприятным событием. Например, у того, кто любит собак, но пострадает от случайного нападения одной из них, может развиться сильный страх перед этими животными.

Мы хорошо знаем нейробиологию страха. Поэтому знаем, что в мозгу есть структуры, простая стимуляция которых вызывает панику, или повреждение которых приводит к утрате этой эмоции. Мы также знаем, как эти структуры взаимодействуют с другими областями мозга, позволяя установить диалог между страхом, разумом, памятью и так далее.

Большую часть жизни Ханны составлял страх. Она боялась с детства, и это обусловило ее способ существования: убегать, запираться и постоянно страдать. Она объяснила, что в течение нескольких лет пыталась много заниматься спортом, поскольку думала, что физическая активность может помочь ей справиться со своим беспокойством. На самом деле все было совсем наоборот. Чем сложнее были упражнения, тем легче было спровоцировать один из тошнотворных приступов неконтролируемого ужаса. В них были нюансы, которые так часто описывают люди, пережившие приступы паники. Это реакции, которые обычно длятся около пятнадцати минут, с пиком, во время которого человек испытывает сильное чувство страха, сопровождающееся множественными соматическими ощущениями (покалывание, слабость, одышка, головокружение) и психическими ощущениями (дереализация, деперсонализация, ощущение потери рассудка или неминуемой смерти).

У Ханны были все эти ощущения в теле, желудке и груди в виде жжения, боли и стеснения. А еще во рту появлялся отвратительный привкус. Является ли этот горький вкус страха тем полуметаллическим привкусом, который все испытывают в ситуациях сильного стресса? Полагаю, что так. Затем пришло то странное чувство деперсонализации и дереализации, когда мир казался странным, а она, ее тело, руки и все окружение ощущались как чужие. Этот конгломерат симптомов привел ее в состояние абсолютного ужаса, глубоко парализующего, которое она не могла контролировать. Это могло случаться с ней ежедневно, сезонно, раз, двадцать раз, предвосхищая то, что должно было случиться, самым внезапным и абсурдным образом, теперь, когда она была взрослой женщиной, и с тех пор, как она была ребенком.

До этого момента ничто не привлекало особого внимания с точки зрения интересов нейропсихологии. Это был не человек, сообщавший об ухудшении памяти или изменении личности. Казалось, это идеальное описание прототипической картины генерализованной тревоги, сохраняющейся с течением времени, которая