Власть. Новый социальный анализ - Бертран Рассел Страница 24

соответственно, любое укрепление социалистических мнений представляет власть капиталистов в качестве еще более вредной власти, если не считать того, что безжалостность ее применения может сглаживаться страхом. В условиях сообщества, построенного исключительно по марксистскому образцу, в котором все работники были бы убежденными социалистами, а все остальные – не менее убежденными сторонниками капиталистической системы, победившая партия, какой бы она ни была, не могла бы не применять голую власть по отношению к своим противникам. Эта ситуация, которую и предрек Маркс, была бы крайне тяжелой. Пропаганда его учеников, насколько она вообще была успешной, стремится к осуществлению такой именно ситуации.

Большинство величайших несчастий в человеческой истории связаны с голой властью – и не только те, что связаны с войной, но и другие, не менее ужасные, хотя и не столь зрелищные. Рабство и работорговля, эксплуатация Конго, ужасы первых этапов индустриализации, жестокость по отношению к детям, судебные пытки, уголовное право, тюрьмы, работные дома, религиозное преследование, жестокое обращение с евреями, безжалостные капризы деспотов, невероятные несправедливости в отношении политических противников в современных Германии и России – все это примеры применения голой власти против беззащитных жертв.

Многие формы несправедливой власти, глубоко укорененные в традиции, на каком-то этапе должны были быть голыми. Жены-христианки многие столетия подчинялись своим мужьям, поскольку так заповедовал им св. Павел; однако история Ясона и Медеи иллюстрирует сложности, с которыми мужчины, должно быть, имели дело до того, как учение св. Павла было усвоено практически всеми женщинами.

От власти никуда не деться: либо это будет власть правительств, либо это будет власть анархистов-авантюристов. Должна быть и голая власть, пока есть бунтовщики, бросающие вызов правительствам, или даже обычные преступники. Однако, если у основной массы человечества жизнь должна быть лучше беспросветной нищеты, испещренной моментами внезапного ужаса, голой власти должно быть как можно меньше. Применение власти, если оно должно быть чем-то лучшим произвола пытки, должно ограничиваться предохранительными механизмами права и обычая, допускаться только после должного обсуждения и доверяться людям, пристальный контроль за которыми осуществляется в интересах тех, кто им подчинен.

Я не хочу сделать вид, что это просто. Для достижения такой цели требуется, прежде всего, полное искоренение войн, поскольку всякая война является применением голой власти. Требуется мир, свободный от того невыносимого подавления, которое подталкивает к восстаниям. Требуется поднять уровень жизни по всему миру и особенно в Индии, Китае и Японии – по крайней мере до той отметки, что была достигнута в США до депрессии. Нужен также определенный институт, аналогичный римским трибунам, но не для народа в целом, а для всякой его части, которая может подавляться, такой, какую представляют меньшинства или преступники. Наконец, и это самое главное, требуется бдительный общественный надзор, у которого есть возможность проверять факты.

Бесполезно полагаться на добродетель индивида или даже группы индивидов. От царя-философа давно отказались как от праздной мечты, однако партия философов, пусть и столь же ошибочная, превозносится как великое открытие. Никакое реальное решение проблемы власти невозможно найти в безответственном правлении меньшинства или в каком-либо ином простом методе. Однако дальнейшее обсуждение этого вопроса мы должны отложить до одной из следующих глав.

7

Революционная власть

Мы отметили, что традиционная система может разрушиться двумя способами. Может случиться так, что верования и умственные привычки, на которых основывался старый режим, уступят место попросту скептицизму; в этом случае социальная сплоченность может быть сохранена лишь за счет применения голой власти. Или может случиться так, что новое верование, включающее и новые умственные привычки, будет приобретать все больше власти над людьми или по крайней мере станет достаточно сильным, чтобы поставить правительство, гармонично сочетающееся с новыми убеждениями, вместо того, что кажется устаревшим. В этом случае новая революционная власть обладает качествами, которые отличны как от традиционной, так и от голой власти. Верно то, что если революция добивается успеха, система, ею устанавливаемая, вскоре становится традиционной; и столь же верно, что революционная борьба, если она оказывается суровой и затяжной, часто вырождается в борьбу за голую власть. Тем не менее приверженцы новой веры психологически существенно отличаются от амбициозных авантюристов, так что их деяния могут оказаться более значимыми и более долгосрочными.

Я проиллюстрирую революционную власть, рассмотрев четыре примера: I) раннее христианство; II) Реформацию; III) Французскую революцию и национализм; IV) социализм и русскую революцию.

I. Раннее христианство. Мне здесь интересно христианство только в той мере, в какой оно влияло на власть и социальную организацию, но я за некоторыми исключениями не рассматриваю его в качестве личной религии.

На раннем своем этапе христианство было совершенно аполитичным. В наши дни лучшими представителями этой первоначальной традиции являются христадельфиане, которые считают, что конец света близок, а потому отказываются принимать какое-либо участие в мирских делах. Но такая установка возможна только для небольшой секты. Когда число христиан выросло и церковь стала сильнее, с неизбежностью выросло и желание оказывать влияние на государство. Вероятно, такое желание значительно усилили также преследования Диоклетиана. Мотивы обращения Константина остаются скорее непонятными, но очевидно, что они в основном были политическими, а из этого следует, что церковь приобрела политическое влияние. Различие между учениями церкви и традиционными доктринами римского государства было настолько значительным, что революцию, произошедшую во времена Константина, следует считать самой важной во всей известной истории человечества.

В плане власти наиболее важная часть христианского учения состояла в том, что «подчиняться следует Богу, а не человеку». У этого предписания не было аналогов в прошлом, если не считать евреев. Конечно, раньше тоже существовали религиозные обязанности, однако они не вступали в конфликт с обязанностью перед государством, каковой конфликт стал возможен только у евреев и христиан. Язычники были готовы смириться с культом императора, даже когда считали, что его претензия на божественность совершенно лишена метафизической истины. Тогда как для христиан метафизическая истина стала самым важным: они полагали, что, поклоняясь кому-то отличному от истинного Бога, они рискуют заслужить проклятие, по сравнению с которым даже мученичество, как меньшее зло, было предпочтительным.

Принцип, согласно которому мы должны подчиняться Богу, но не человеку, интерпретировался христианами двумя разными способами. Заповеди Бога могут передаваться индивидуальному сознанию либо напрямую, либо опосредованно, через церковь. Вплоть до наших дней никто, за исключением Генриха VIII и Гегеля, не считал, что они могут передаваться посредством государства. Поэтому христианское учение предполагает ослабление государства – в пользу либо права частного суждения, либо церкви. Первый путь в теории влечет анархию, второй – наличие двух авторитетов, церкви и государства, у которых нет четкого принципа разделения своих сфер. Какие вещи действительно цезаревы, а какие – Божьи? С точки зрения христианина, вполне естественно сказать, что все вещи – Божьи.