История магии и суеверий от древности до наших дней - Альфред Леманн Страница 25

Отношение норманнов к другим народам

Наши сведения о религиозных и суеверных представлениях норманнов имеют, можно сказать, исключительным своим источником Эдды и исландские саги. Последние, несомненно, были написаны уже после введения в Исландии христианства, именно в XII и последующих столетиях; поэтому можно было ожидать, что составитель их часто будет вводить свои личные христианские взгляды в круг языческих понятий, выражаемых сагами. Однако, по-видимому, это имело место лишь в очень незначительной степени. Характерные для христианства взгляды проявляются в сагах лишь крайне редко и то лишь в тех случаях, когда речь идет о событиях, произошедших после введения христианства.

Так, например, существует большая разница между временем до и после введения христианства во взглядах на то, насколько позволительно употреблять искусство волшебства. Если дело идет о событиях, предшествующих христианству, то употребление рун и чародейных заговоров никому не ставится в вину даже в том случае, если они применяются с целью сделать зло. Но всего лишь полвека спустя Энгаль, убийца Греттира Сильного, был объявлен альтингом (народным собранием) лишенным мира за то, что он одолел Греттира посредством волшебства; и в этом случае было установлено, что всякий, кто будет употреблять такие запрещенные способы, должен считаться «лишенным мира». Таким образом, в этом месте автор высказал большую верность преданию, тогда как ему как христианину очень легко было отнестись с порицанием ко всякому языческому волшебству, в чем бы оно ни проявлялось. Поэтому мы можем быть достаточно уверенными, что и в других местах саги дают нам вообще правильное изображение отношений, существовавших в языческие времена.

Часто поднимался вопрос о том, где было первоначальное отечество тех религиозных и суеверных представлений, которые нашли свое выражение в сагах, возникли ли они на севере или же были заимствованы от других народов и только получили у норманнов свое дальнейшее развитие. Мы, однако, не можем распространяться здесь по этому поводу, так как у нас речь идет только об изображении обстоятельств, бывших на севере, и то уже в такое время, когда там распространилось христианство и северные страны начали воспринимать южноевропейскую культуру. Развитие древнего учения о тех суеверных представлениях, которые мы находим в сагах, произошло, разумеется, гораздо раньше этого времени; происхождение их теряется во мраке первобытных времен, и мы не будем заниматься связанными с ним вопросами. В то же время совершенно ясно, что мы не можем рассчитывать на то, что в столь поздних произведениях, каковы саги, мы найдем лишь самые первобытные представления. Норманны ходили по разным местам не только в качестве викингов, но и как мирные купцы, и многие из них подолгу жили верингами[9] в культурных государствах того времени. Поэтому нельзя сомневаться, что многие из представлений, выступающих в сагах, вовсе не северного происхождения, но были заимствованы с разных сторон. Некоторые из них, несомненно, взяты у финнов; этот народ по всему северу славился своей магией; самые могучие и страшные волшебники и волшебницы, о которых говорится в сагах, почти всегда финны. Это обстоятельство имеет тем больший интерес, что финны во многих отношениях стоят в близком родстве с древнехалдейскими народами; в особенности их религия, демонология и магия, как мы увидим ниже, приближаются к халдейской. Таким образом, северные страны уже в очень раннюю эпоху подвергались влиянию халдейской магии. Тем не менее, сколько я могу судить, магия саг гораздо более похожа на греческую магию Гомерова времени, от которой она, однако, отделена приблизительно на два тысячелетия, чем на современные с ней остатки халдейской магии в Южной Европе.

Локи, Один и Хёнир. Из исландского манускрипта XVIII в.

Сходство магии саг с магией гомеровского эпоса обнаруживается в трех различных пунктах: 1) ни саги, ни Гомер не знают собственно демонов; 2) оперативная магия, волшебство и там, и здесь основываются на непосредственном воздействии слова (а на севере также и письменных знаков) на природу вещей и не имеют ничего общего с заклинанием злых духов; 3) искусство предсказания основывается и у Гомера, и в сагах на толковании предзнаменований, посредством которых боги или духи-хранители предупреждают людей о грядущих явлениях, и вовсе не имеет научно-астрологического отпечатка халдейской мантики. Это сходство, очевидно, имеет чрезвычайно важное значение, так как благодаря ему мы можем пользоваться важнейшими данными саг, чтобы набросать картину собственно европейской магии, которая во многих пунктах существенно отличается от восточной, халдейской и египетской.

Теперь мы ближе рассмотрим то, что находим в Эддах и сагах.

Представления норманнов о духах

Кроме собственно богов, асов, саги упоминают еще множество низших духов, веттиров и фюльгья[10]. Они были духами-хранителями всей страны, области или отдельных лиц. У всякого был свой дух-хранитель, который, как думали, иногда показывался другим людям во сне; такое явление всегда предвещало в будущем какие-нибудь события. В саге об Одде Стреле рассказывается, как один из его родственников видел во сне огромного белого медведя, который кружил около острова, к которому они пристали; было решено, что белый медведь – дух-хранитель Одда Стрелы.

Такие рассказы о сновидениях встречаются часто; один из наиболее интересных, к которому мы еще возвратимся впоследствии, находится в «Саге о Гуннлауге Змеином Языке». Торстейн, сын могущественного вождя Эгиля, сына Скаллагрима, рассказывает гостившему у него приятелю Барту следующий сон: «Снилось мне, что я был дома на Борге; я сидел перед дверью и смотрел вверх на дома; на коньке я увидел чудного лебедя, который, как мне казалось, принадлежал мне и который мне очень нравился. Вдруг со скалы спустился большой орел, сел рядом с лебедем и начал ласкаться к нему; и лебедю нравилось это, как мне казалось; я рассмотрел орла, он был черноглаз и имел железные когти и, как мне казалось, был молодец-птица. После этого я заметил второго, летевшего с юга; он спустился на Борг, сел на крышу к лебедю и хотел также его приласкать; это был тоже большой орел. Но сейчас же, как грезилось мне, первый орел замахнулся своим крылом на второго, и они дрались долго и яростно, и я видел, как оба они истекали кровью; наконец оба они свалились с дома, каждый на свою сторону, и оба были мертвы; лебедь остался один и был очень опечален. Затем прилетел с запада сокол, сел рядом с лебедем и очень дружески обходился с ним; потом оба они улетели в том направлении, откуда прилетел сокол; тогда я проснулся. Этот сон большого значения не имеет и указывает лишь